Клиффорд Саймак - Вы сотворили нас

Издалека донесся тяжелый удар – звучный, хотя и не слишком громкий. Услышав его, я вскочил и, посмотрев через лощину, увидел, как на опушке леса, которым поросла вершина возвышавшегося за нею холма, поднялись клубы дыма. А чуть ниже внезапно блеснула вспышка – словно кто-то распахнул и тут же захлопнул дверцу жарко натопленной печи.

– Ложись! – заорал на меня солдат. – Ложись, болван чертов!..

Тирада его на этом не закончилась, однако остальные слова были заглушены резким грохотом, раздавшимся где-то за нашими спинами.

Я увидел, что солдат – как, впрочем, и все остальные вокруг, – распластался на земле. Я плюхнулся рядом. Послышался еще один удар, и на противоположном склоне я заметил множество открывающихся печных дверец. Послышался звук быстро летящих приближающихся предметов – и на возвышенности позади нас, казалось, взорвался весь мир.

И продолжал взрываться.

Сама земля подо мной ходуном ходила от канонады. Громовые раскаты достигли нестерпимой силы и продолжали оставаться невыносимыми. Над землею поплыл дым; со свистом и воем его пронизывали осколки, вплетая и эти мерзкие звуки в какофонию канонады С абсолютной ясностью, какая приходит иногда в минуты порожденного смертельной опасностью страха, я зримо представил себе эти обломки металла.

Я чуть-чуть повернул голову – так, чтобы можно было видеть, что происходит на вершине холма. И с удивлением обнаружил, что ничего не вижу

– по крайней мере, не вижу того, чего ожидал. Все было окутано клубами густого дыма, стелившегося не больше чем в трех футах над землей. В этот просвет мне были видны лишь ноги канониров, неистово сновавших возле пушек, – казалось, отряд полулюдей ведет огонь из батареи полуорудий, поскольку лишь нижняя часть лафетов открывалась взгляду, тогда как все остальное скрывал клубящийся дым.

Из этой дымной мути вылетали временами огненные клинки – батареи федералистов вели встречный огонь. В такие моменты я всякий раз ощущал проносящуюся надо мной волну гневного пламени; самым неестественным во всем этом было то обстоятельство, что рев стреляющих чуть ли не над самой моей головой орудий почти полностью заглушался непрерывными взрывами рвущихся за спиной ядер и потому словно бы доносился издалека.

Ядра рвались и в дымной пелене, и над ней, однако сквозь дым сполохи разрывов казались не мгновенными вспышками, как можно было бы ожидать, а мерцающими красно-оранжевыми бликами, пробегающими по вершине холма, словно огни неоновой рекламы. Мощный взрыв взметнул сквозь дым сверкающий багровый факел, вслед за ним к небу рванулся столб черного дыма – одно из сыплющихся ядер угодило в зарядный ящик.

Я плотнее прижался к земле, изо всех сил стараясь зарыться в нее, отяжелеть настолько, чтобы мой вес прогнул почву, тем самым образовав для меня укрытие. И в то же время я понимал, что нахожусь, вероятно, в одном из самых безопасных мест на Кладбищенской возвышенности, потому что в этот день, больше ста лет тому назад, артиллеристы-конфедераты взяли слишком высокий прицел, и в результате бомбардировка перепахала не столько вершину, сколько обратный склон холма.

Вернув голову в прежнее положение, я посмотрел через лощину и увидел над Семинарским холмом другое облако дыма, кипящее над вершинами деревьев, а под этим облаком перебегали крохотные огоньки, обозначавшие стволы конфедератских орудий. Разбудившему меня солдату я сказал, что пушек у них сотни две, а теперь вдруг вспомнил, что их насчитывалось сто восемьдесят, а за мной, на вершине Кладбищенской возвышенности, располагалось восемьдесят отвечавших им пушек – по крайней мере, так было написано в книгах. И что сейчас должно было быть чуть больше часу дня, поскольку канонада началась сразу после часа и продолжалась часа два.

Где-то там генерал Ли [19]наблюдал за битвой с вершины Тревеллер-Хилла. Где-то там с мрачным видом сидел на кривой жердине забора Лонгстрит [20], размышляя о том, что атака, которую он должен начать, наверняка окажется безуспешной. Потому что наступать так, как придется это сделать сейчас, – свойственно военной манере янки [21], боевые же достоинства южан всегда проявлялись в умении спровоцировать атаку войск Союза [22], а потом истощить их силы, перемалывая в упорной обороне.

Однако мне пришлось признаться себе, что в этих рассуждениях присутствует и слабое место. Там, на других холмах, нет ни Ли, ни Лонгстрита. Они отвоевали свое больше века назад, и впредь им никогда не сражаться. А эта пародия на бой, разыгрываемая у меня на глазах, отнюдь не повторяла подлинной геттисбергской битвы, а всего лишь отражала традиционное представление о ней, выглядела именно такой, какой предстала она мысленному взору позднейших поколений.

Рядом со мной, вспахав дерн, впился в землю осколок. Я потянулся было к нему, но, не успев прикоснуться, отдернул руку – металл источал жар. Я был уверен, что попади он в меня – и я был бы убит столь же легко и надежно, как в настоящем сражении.

Справа от меня виднелась рощица – та самая, которой в момент наивысшего успеха достигла атака конфедератов, достигла – и откатилась по склону назад; позади – и тоже чуть правее – высились невидимые сейчас в дыму массивные и безобразные кладбищенские ворота. Несомненно, местность выглядела сейчас точно так же, как и в тот, более чем столетней давности день, а это воспроизведение баталии будет развиваться в полном соответствии с хронологией событий, какой сохранилась она в человеческой памяти – включая передвижения отдельных воинских частей и более мелких подразделений, хотя, разумеется, со временем многие детали стерлись из памяти, и последующие поколения уже не знали о них – или предпочли точному знанию пометы на полях; но так или иначе, а здесь Гражданская война будет в точности такой, какой представляется людям во время застольной беседы: во многих отношениях их знания или предположения могут, конечно, оказаться справедливыми, однако никому не под силу представить себе, как это выглядело в действительности, не пережив баталии лично и не испытав ее превратностей на собственном опыте.

Разверзшийся вокруг кромешный ад и не думал прекращаться – грохот и рев, пыль и дым, скрежет и пламя. Я все так же прижимался к земле, которая, казалось, продолжала колебаться подо мной. Я уже не был в состоянии воспринимать звуков, и временами мне начинало казаться, что я оглох навсегда, что такого понятия, как «слух», вообще никогда не существовало и я его попросту выдумал.

Со всех сторон одетые в голубые мундиры [23]солдаты тоже вжимались в землю, прячась за камнями, нагромождениями жердей, вытащенных из каких-то изгородей, втискиваясь в наспех вырытые мелкие окопчики; они инстинктивно старались спрятать головы, но руки сжимали ружья, направленные в сторону холма, откуда палили пушки конфедератов. Они ждали, когда кончится канонада, и там, на склоне, поднимется длинная цепь марширующей, как на параде, пехоты, пересечет лощину и примется взбираться по склону Кладбищенской возвышенности.