Роберт Сальваторе - Тысяча орков

Нетрудно догадаться, что перебранки переходили в потасовку.

Снаружи, у таверны Тойво, Язвий Мак-Сом и его единомышленники повстречали дворфов, что придерживались иного мнения — тех, что выкрикивали похвалы человеку, который «остановил предателя прежде, чем тот рассказал бы Мифрил Халлу секреты Мирабара».

— Уж больно вы обрадовались, а ведь Эластул посадил в темницу вашего же соплеменника, — возразил Язвий. — По-вашему, это порядок — гноить дворфа в человеческой темнице?

— По-моему, это порядок, когда изменник Мирабара гниет в мирабарской темнице! — не сдавался сурового вида дворф с темной бородой и столь густыми бровями, что они почти целиком скрывали его глаза. — Пусть гниет, пока мы не построим подходящей виселицы!

Это вызвало гром рукоплесканий со стороны столпившихся позади дворфов и возмущенные выкрики спутников Язвия. Сам же старина Мак-Сом выразил несогласие гораздо недвусмысленней — в виде прицельной зуботычины.

Чернобородый дворф отлетел от удара назад, однако товарищи подхватили его и не только не дали упасть, но и швырнули обратно на Язвия.

Только того и ждал старый дворф. Язвий воздел кулаки, точно отбиваясь от нападения свыше, но упал в самый последний миг на колени, и плечом врезался в подбрюшье чернобородого. Мак-Сом вскочил на ноги, поднял над головой взбешенного дворфа и отшвырнул его в самую гущу приятелей чернобородого, и бросился следом, и замелькали его ноги и кулаки.

Катился по улице клубок дерущихся дворфов, и немало дверей распахнулось настежь на его пути. Те, кто выглядывал, чтобы посмотреть на потасовку, не теряя времени даром, бросались в самую гущу» и принимались молотить сородичей руками и ногами, хотя, по правде сказать, зачастую вновь присоединившиеся не имели ни малейшего представления о том, на чьей стороне сражаются. С улицы на улицу переползала потасовка, точно змея, пробиралась драка в дома, и нередко переворачивались в домах печки, и пламя перекидывалось на мебель и стенную обивку.

Внезапно посреди этого столпотворения протрубила сотня рогов, и сверху спустились бойцы мирабарской Алебарды — некоторые не подъемниках, другие — на спущенных веревках, стараясь успеть прежде, чем весь Нижнеград охватят губительные беспорядки.

Дворф против дворфа и дворф против человека сражались на улицах. При виде людей, что вступили в битву, нередко — с обнаженным оружием, многие из тех дворфов, что поначалу оспаривали правоту Язвия и его сторонников, переменились во мнении. Многим из тех, кто первоначально не был согласен с арестом Торгара, пришлось выбирать между верностью городу и верностью своему народу.

И хотя на стороне Алебарды сражались сотни дворфов, а люди непрестанно спускались вниз, чтобы усмирить беспорядки, немало часов ушло, прежде чем удалось совладать со сторонниками Торгара. Но теперь перед воинами маркграфа встала неизбежная задача: как взять под стражу более сотни арестантов?

Бойцы Алебарды знали, что сотни и сотни пар глаз следили за ними, и что при малейшей неучтивости с арестованными вспыхнут куда более неистовые беспорядки.

Разруха на улицах, окровавленные лица многих сородичей и выражение крайней ярости на лицах еще большего количества соплеменников лишь убеждали Аграфана, появившегося по завершению беспорядков, в том, что опасения, высказанные им маркграфу, были обоснованными. Одного за другим посещал он военачальников Алебарды, взывая к мягкости и благоразумию при размещении узников, неизменно сопровождая свои слова зловещим предупреждением: хотя на кипящий чайник и накинули крышку, под ним по-прежнему полыхает пламя.

— Поддерживайте порядок, насколько это возможно, но не переусердствуйте, — убеждал Аграфан каждого военачальника.

Вновь и вновь повторяя собственные слова, отвлекая от узников одного рассерженного охранника за другим, изможденный советник свернул за угол коридора и плюхнулся на каменную скамейку.

— Торгар в темнице! — донесся голос, на который не мог не обратить внимания Аграфан.

Дворф обернулся и увидел избитого, покрытого синяками Язвия, который не оставлял попыток вырваться из рук двоих людей, что удерживали его, и вновь затевал потасовку.

— Его перехватили на полпути и избили!

Хмуро взглянул на старика-дворфа Аграфан, мягко разводя в воздухе руками, чтобы утихомирить Язвия.

— Ты знал об этом! — не желал угомониться Мак-Сом. — Ты знал с самого начала, но тебе было наплевать!

— Мне не наплевать, — возразил Аграфан, приподнимаясь со скамьи.

— Ба! Да ты больше никто, ты теперь человек-недомерок!

Едва Язвий выкрикнул оскорбление, как стражники, что держали старого дворфа, со всей силы дернули его за руки, а один ослабил хватку и залепил дворфу пощечину.

Предоставившейся возможности оказалось для дворфа более чем достаточно. С довольной усмешкой он принял пощечину, а затем рванулся вперед и полностью вырвался из рук обидчика. Затем, не колеблясь ни мгновения, Язвий ткнул кулаком в живот стражника, что по-прежнему держал его, заставив человека согнуться вдвое и отпустить узника. Язвий вырвался на волю, извиваясь и размахивая кулаками, чтобы не дать схватить себя вновь.

Стражник попятился, позвал на помощь, но Язвий был стремителен, и, набычившись, лягнул его в подбородок, да сильно, чересчур сильно, боднул его в гульфик лбом. Человек согнулся пополам и упал на колени, глаза сошлись к переносице. Язвий развернулся и бросился на второго воина.

Но когда человек увернулся, дворф не стал кидаться на него, а продолжил бросок к подлинной цели: к несчастному советнику Аграфану.

Аграфан никогда не смог бы потягаться в драке с Язвием, да и кулаки его и в половину не были закалены частыми драками так же хорошо, как костяшки могучего горняка. Однако намного хуже пришлось Аграфану оттого, что дух его, дух защищавшегося, и сравниться не мог с преисполненным ярости духом нападавшего Язвия.

Первые удары оказались для советника болезненными: слева, справа, защитный, стремительные прямые — и оглушительная затрещина, от которой Аграфан рухнул на землю. Досталось советнику и от каблуков Язвия: его догнали стражники, подняли над землей, но дворф успел пнуть советника в последний раз. Аграфан почувствовал, как его подхватили под мышки человеческие руки и как люди помогают подняться, но с негодованием отказался от помощи.

Скрипя зубами, чувствуя в душе еще большую боль, чем от побоев, советник Аграфан вихрем пронесся к подъемникам.

Он должен добраться до маркграфа. Советник не имел ни малейшего представления о том, что он скажет правителю, одно только знал дворф: на сей раз он будет более настойчив в споре с человеком.