Валентин Маслюков - Клад

– Я не понимаю вашего языка, – говорил он с выражением сожаления и вины, а больше какого-то горького недоумения.

Но им всем, кто торопился на крики, некогда было вникать в особенности тарабарских чувств.

Безоговорочно пострадал только Кудай. Его остригли налысо и посадили в мало кому известное подземелье городской тюрьмы, которое причастные к тому люди свойски называли «под плитой». Иначе обошлись с волшебниками, Миха Лунь и Анюта были оставлены в домашнем заключении. Миха у себя, при всех своих слугах и служанках, Анюту городской голова поместил под стражу в своем собственном доме, освободив нарочно для узницы три лучших помещения.

Никто, однако, не посмеивался над любезными предосторожностями премудрого головы – не до смеха было. Вечером того же дня, когда свершилось нечистоплотное волшебство Михи Луня, запылали дома курников. На третьи сутки продолжавшихся по разным околоткам города погромов верхушка законников обнародовала «заповедные списки», где назвала сорок виднейших курницких родов, приговоренных к изгнанию. Попавшие под запрет роды должны были покинуть город в недельный срок, и в течение следующих пятнадцати лет возвращаться к родным пепелищам запрещалось под страхом смертной казни.

Погромы же продолжались, жестокости их были отмечены гибелью одного человека, которым оказался сапожник Балакса, убитый цветочным горшком, в то время как он безуспешно обламывал свой топор о двери «Чубарого дома», где заперлось со всеми своими домочадцами курницкое семейство Лягвиных. Что же касается раненных, покалеченных и обожженных, то они насчитывались с обеих сторон десятками.

Тем временем засевшие в земстве законники приняли решение об учреждении четырех новых ремесленных цехов, которые объединяли чернорабочих. Это были цехи крючников, дровосеков, поденщиков и каменщиков. Таким образом, общее количество цехов, которые поддерживали законников, достигло пятнадцати, а за курниками остались только шесть.

Три дня на улицах и площадях Колобжега развевались цеховые знамена законников, на четвертый знамена были свернуты и наступил мир. Некоторой поправкой к этому успокоению служили только заметные здесь и там обгорелые стены, развалины и пожарища, черневшие на улицах, как гнилые зубы в челюсти. На четвертый день в земстве появился городской голова Репех и своей властью утвердил решения и постановления законников.

Все это время, пока над неясно залегшим за низкой грядой холмов городом поднимались дымы, а корабельный двор обезлюдел и молчал, непривычно тихо было вокруг «Рюмок», праздно и скучно. Словно где-то – черти где далеко! – разгульно гулял народ и все туда ушли, а здесь остались лишь хворые да малые.

Когда все так скверно, невразумительно и все вокруг словно с ума посходили, мы будем держаться друг за дружку еще крепче. Вот где искали обитатели «Рюмок» разрешения своих сомнений, вот отчего в душевной муке, под гнетом уныния, хворые и малые, поглядывали друг на друга просветленными глазами. Золотинка все порывалась куда-то ехать, кому-то чего-то доказывать; то она имела в виду Анюту, то считала необходимым объясниться с Колчей, то есть с Кудаем. И только к Михе Луню не было у нее вопросов и не испытывала она потребности вступать с ним в какие бы то ни было объяснения.

Бледные дымки пожаров над городом растаяли, не замутив лазурных высей, а потом понемногу и тяжело, словно с похмелья пришла в движение подель, по всему корабельному двору завизжали пилы и застучали топоры. Собираясь после недельного перерыва в Колобжег, обитатели «Трех рюмок» с нарастающим беспокойством представляли себе развалины. Город поразил их обыденностью, будничными разговорами на улицах, беспечно играющими детьми.

К Анюте Золотинку не допустили; в переулке перед особняком Репеха толкались почитатели и сторонники вновь объявившейся волшебницы. Говорили, что не было доступа и к Михе Луню. События последних дней не подорвали веру в его могущество, наоборот, обратили к опозоренному чародею новые толпы приверженцев (хотя, справедливости ради сказать, и лишили его некоторой части старых).

– Ведь люди ищут в волшебнике не честность, а силу, – толковал Поплева. – В поисках силы, люди умеют не замечать очевидного. А когда они прилепятся к силе, то найдут оправдания для любых преступлений этой силы, если уж их совершенно невозможно не замечать.

Наступившее повсюду успокоение казалось незыблемым. Поплева, Тучка и Золотинка вернулись домой, убежденные, что судьба не пойдет по второму кругу и не сведет их вновь с Михой Лунем. И у волшебника в его двусмысленных обстоятельствах едва ли явится потребность в своих «тутошних товарищах». Казалось, круг событий замкнулся; найдя разрешение в себе самих, события сами себя исчерпали. Обитатели «Рюмок» не испытывали и тени недобрых предчувствий.

Однажды, возвращаясь после ночного лова на тяжело груженой рыбнице, сразу за Лисьим Носом они встретили узкую боевую ладью под государевым знаменем. На свободном от гребцов носу за приподнятыми бортами блестели шлемами ратники. Лодку окликнули и велели спустить парус. Впрочем, старшина ратников удовлетворил любопытство в несколько окриков: кто, откуда, куда? Неровный ряд весел снова вошел в воду, и ладья рванулась, взбивая острой грудью волну.

Рыбаки с тревогой всматривались в изломанные гряды домов.

– Стяги, – промолвила остроглазая Золотинка.

На шпилях известных особняков, некоторые из которых нетрудно было опознать уже с расстояния в полторы версты, на церквах развевались разноцветные цеховые знамена. Тревога росла, и когда рыбница, забрав поближе к пристани, проходила плотно стоящие борт к борту торговые суда, Поплева не выдержал:

– Эй, братва! – крикнул он морякам. – Что тут у вас творится?

– Это у вас творится! – отвечали ему с высокой кормы красного корабля и добавили нечто неразборчивое.

Наконец, Золотинка уверилась в явившемся еще прежде подозрении: над городом свободно и невозбранно, расправившись на ветру, реяли знамена шести курницких цехов. При полном бездействии скопившегося на набережных народа.

Подробности узнали уже на берегу, когда рыбница ткнулась носом в отмель, рядом с другими лодками. Из разрозненных, но чрезвычайно выразительных объяснений торговок, знавших как обычно все понемногу, можно было уразуметь, что со вчерашнего дня начали прибывать в город отряды владетельского ополчения. А нынче спозаранку стража под предводительством владетеля Вьялицы захватила прямо в постелях большинство законницких заводил. Пять человек повешены. Епископ Кур Тутман возвращен в город в обозе владетельского ополчения. Простоволосая в разодранном платье Купава выставлена к позорному столбу. Ублюдок ее выставлен к отдельному столбу же. Миха Лунь освобожден из заключения. Неизвестно кем предупрежденная, Анюта бежала еще в ночь, и где она ныне, шут ее ведает. И говорят, что еще третьего дня человек Милицы некто Измай, происхождения самого темного, чуть ли не конюх, привез государев указ решить дело в пользу курников. А те, значит, знамена, четырех новых цехов, бывшие в работе у золотошвеек, разодраны в клочья и попраны. И курники – выходит так! – заблаговременно месяц или два назад отправили к государеву двору челобитчиков, чтобы решить дело. И решили. Известно как. «А Кудай?» – «Колчу нет, не видать. Знать, Колчу в суматохе забыли». И тетка Торочка выразительно плюнула.