Симона Вилар - Чужак

Карина резко села. Явственно услышала звук, как будто что-то тяжелое рухнуло, звякнули булатные пластины. У девушки от ужаса зашевелились волосы на затылке. Поняла, что в доме еще кто-то есть.

Медленно поднявшись, она вслушалась. Месяц светил с иной стороны, высвечивая только проем окна. И в этой темноте не было слышно ни звука. Однако Карина знала, что некто невидимый, опасный находится совсем рядом, ищет ее. Девушка стала отступать к окну, двигаясь вдоль самой стены, стараясь не скрипнуть половицей. От ужаса почти не дышала, опасаясь лишь, что ее выдаст бешеный стук сердца.

Наконец она добралась до окошка, змейкой выскользнула наружу. Сползла по доскам покатой кровли, босой ногой нащупала идущий по внешней стене карниз. Стала медленно двигаться вдоль него. Еще шаг, еще. Она задевала щекой шершавую поверхность бревен, ощущала запах нагретой за день древесины, мха в пазах. Боялась оглянуться и обнаружить, что во дворе есть еще кто-то, кто может заметить ее на фоне темной, не освещенной луной стены.

Достигнув угла, Карина ухватилась за скрещенные бревна сруба. Спуститься тут было легко, но она прежде глянула вниз, огляделась. Вроде пусто, лишь посреди двора, в полосе лунного света, лежит неподвижная тень Жучка.

Карина быстро слезла, стремглав кинулась к калитке у ворот. Как ни старалась, но засов загрохотал, когда она вынимала его из пазов, скрипнула и створка, едва налегла на нее. И тотчас — какой-то звук сзади, словно кто-то спрыгнул с высоты. Карина кинулась прочь, побежала со всех ног, полетела.

Мимо мелькали частоколы, крылечки, кустарники у срубов. Увы, Карина не знала расположения дворов на Горе. А ведь понимала, что в случае чего ей надо спешить на капище Белеса, где всегда кто-то есть и горят неугасимые огни. Но сейчас бежала, не зная куда, опасаясь больше всего, что заскочит в какой-нибудь тупик, Вот тогда все. Тогда — смерть.

Она слышала погоню за собой, движение. За заборами начинали лаять псы, указывая тем преследователю, куда сворачивает беглянка. И как бы стремительно ни неслась девушка, теперь все яснее различала позади приближающиеся шаги. И где же стражи, что обходят улицы? Ах, взвыть бы сейчас, позвать, закричать. Но она словно онемела от страха, неслась, захлебываясь ветром.

В одном месте Карина споткнулась, больно ушибла ногу, едва не упав. Но вскочила и, превозмогая боль, кинулась дальше. Шаги сзади становились все ближе. Но она уже поняла, что преследователь только один. При повороте даже оглянулась. Лишь мельком увидела, но сразу узнала этот высокий силуэт. Значит, все же Торир. И, как ни странно, она даже немного успокоилась. Да и сообразила уже, как поступит.

Карина выскочила на широкий проезд и со всех ног бросилась туда, где возвышалась квадратная башня городских ворот. Уж там наверняка есть стража. Она не ошиблась, увидев сияние огня впереди, силуэты на его фоне. Даже разглядела, что стражи-воротники что-то готовят на костре. И, почти подбегая, девушка замедлила шаги. Теперь она была на виду у стражников.

Еще задыхаясь, она оглянулась так стремительно, что длинная коса отлетела в сторону, почти обвив ее.

— Стой, Торир!

Карина даже руку вытянула, словно удерживая его на расстоянии. И он остановился. Не так и далеко, но, не подходя туда, куда доставал свет от костра у ворот. Оба несколько минут тяжело дышали.

Сзади окликнули — мол, кто там? И Карине даже подумалось: не лучше ли подойти к ним, сослаться на то, что преследуют, попросить защиты. Но она понимала, что, даже если спасется сейчас, ее не перестанут преследовать. И значит, ей надо все решить в этот миг. Сейчас или никогда.

— Стой, Торир! Выслушай меня, прежде чем убьешь.

Если он метнет нож — а она словно чувствовала на горле его взгляд, — она упадет, и это заметят охранники. Поймут, что творится лихое, поднимут переполох, кинутся искать головника [96]. Может, и не догонят, но тревогу поднимут, а Ториру негоже привлекать к себе внимание, будить подозрения. Поэтому он не нападет, вынужден будет выслушать.

От ворот снова окликнули:

— Эй, девица, что таишься? Иди к нам, отведай угощение. — Но она вместо этого шагнула во тьму, к своему врагу.

— Плохо же ты меня знаешь, Торша, раз решил, что я позволю себя порешить, не позаботившись о безопасности. Аль глупа я, чтоб не догадаться, что придешь? Но знай: если хоть волосок упадет с моей головы, те, кому я открылась, пойдут к князьям, поведают обо всем. И как через капища ты шел, и о перстенечке, какой улич Рогдай для Дира тебе передал, и о твоей связи с перунниками близ Киева. И о том, кто ты вообще. Думаешь, просто так уловил Боян, о чем ему тебе петь, о ком?

После всего сказанного скороговоркой она едва перевела дыхание. Если достаточно сказала — он сдержится, если нет — вот тут она и захлебнется собственной кровью. И различила в ответ сдавленное:

— Сука…

Она закрыла на миг глаза: неужто вышло? Даже колени ослабели. Но тут же вновь взяла себя в руки.

— Но не смей тронуть Бояна. Он отец мой, и, случись с ним что, волхвы Велесова капища сразу передадут князьям, кто ты. Пока им почти ничего не ведомо, но есть люди, которым что-то сообщили. И если каждый из них скажет свою весть велесовым служителям — занятная история получится. Так что…

— Сука! — вновь долетело из темноты. — Мне тебя следовало давно порешить…

От ворот опять окликнули:

— Эй, красна девица, отчего не идешь?

— Да погодьте вы! — И вновь обратилась к своему врагу: — Ты дурак! Прежде умнее был, когда понимал, что зла тебе не желаю. Я любила тебя. И ни за что не выдам. А то, что ты замыслил… Вспомни, что и мне Дир недруг. Молчать я стану. Но случись со мной, что или с Бояном — вмиг верные люди сообщат, что надо волхвам Белеса. До того же — делай, что решил. И Перун тебе в помощь!

Все. Все что можно — уже сказано. Не стоит более испытывать терпение наворопника. И она, резко перекинув за спину косу, пошла в сторону ворот. Прямо пошла, независимо, хоть спину и жег гневный взгляд.

— Ну что, хоробры? — раздался ее неузнаваемо веселый голос. — Может, угостите, потешите девицу, которую строгий батюшка на Купалу не пустил?

Со своего места Торир видел, как ее обступили, протягивали ковш. Она приняла, стояла прямая, с гордо поднятой на стройной шее головой. Засмеялась шутке, что-то ответила. Держалась так, словно и не избежала только что смертельной опасности. Разве что смех был непривычно звонким.

Он уже хотел уйти, но задержался, не отводя глаз от ее тонкой фигуры на фоне огня. Может, и солгала она… Но все же не такая баба Карина, чтобы и впрямь позволить себя, как жертвенную овцу, порешить. Особенная она. Торир давно это понял. Как понял, что она и впрямь зла ему не желает. Надо только убедить в этом перунников.