Елизавета Дворецкая - Огненный волк

— Княжьи люди! — воскликнул он, вглядевшись в отряд, показавшийся со стороны Белезени. — Позабыли мы — ведь время дани! Ох, не ко времени как нелегкая принесла!

В самом деле, в тревогах и волнениях из-за упыря Вешничи совсем позабыли, что княжеское полюдье проходит мимо них перед самой Макошинои неделей. Теперь же приходилось отложить на время упыриный лов и встречать гостей.

Первое, что увидел Светел во дворе Вешничей, была священная рогатина в руках у Берестеня. Он сразу узнал ее — такая могла быть только одна. Длинное крепкое древко потемнело от времени и было до блеска отполировано десятками ладоней, все его от конца до самого перекрестья покрывала затейливая древняя резьба. Черный клинок в полтора локтя длиной был украшен знаками огня, и на нем алела свежая кровь.

Светел остановился в воротах, не понимая, что здесь происходит. Почему горит огонь перед чурами, зачем вынесли рогатину? Почему мужчины с копьями и колами в руках окружают дрожащую молоденькую девушку, разодетую, как невеста?

— Здоров будь, боярин светлый, пусть беды и недуги тебя и людей твоих за многие версты обходят! — выйдя вперед, с поклоном приветствовал его Берестень. — Прости, дань у нас не уложена — не ждали мы тебя ныне. Войди, обогрейся, пусть твоя дружина передохнет.

— Что у вас здесь случилось? — спросил Светел, сойдя с коня и глядя то на рогатину, то на девушку. — Или свадьба? Или на рать собрались? Или жертвы приносите?

— Беда у нас, боярин светлый. Упырь у нас по округе бродит. Не видали его? Уж дней десять мучает и нас, и соседей всех. Вот, вышли мы на него со священным оружием нашего предка! — Берестень показал рогатину. — Хотим погубить упыря!

— Это ваша рогатина священная? — с волнением спросил Светел. — Она любую нечисть бьет?

— Любую нечисть, нежить, любое зло она победит, — с гордостью ответил Берестень. — Когда пращур наш, Вешник, в сии места пришел, владел ими медведь-оборотень, и сила в нем была невиданная. Никому из людей он на десять дней пути жить не давал. Сам Сварог по мольбе пращура нашего дал ему железа из своей кузницы небесной, а Мать Макошь ветку Мирового Дерева сломила на ратовище [67] Ратовище— древко копья . Так сделал наш пращур рогатину сию и ею убил медведя-оборотня. Сам он на этой земле поселился, род наш от него пошел, и рогатина, Оборотнева Смерть, нас от бед хранит. Нет такой нечисти, что от нее бы целой ушла!

— Я с вами пойду! — решил Светел. — Дайте мне вашу рогатину — я сам упыря на нее насажу!

Ему не терпелось взять священную рогатину в руки, с ней он готов был совершить небывалое, и даже упырь не вызывал в его душе ни тени страха. Веш-ничи озадаченно переглядывались — такого они не ждали. Конечно, во многих кощунах говорится, что к людям славный витязь пришел и от беды избавил, но с упырем они настроились биться сами.

— Прости, боярин, беда сия наша, и одолеть ее мы сами должны, — ответила Елова, выйдя вперед из-за спин родичей. — Чужие руки нашей беды не разведут, а нашим рукам оружие предка великую силу придаст. А коли хочешь — ступай с нами.

Светел согласился. Из своих людей он взял только двоих — Елова сказала, что толпа напугает упыря и он не покажется. Задержка оказалась небольшой, чуть-чуть перевалило за полдень, еще можно было успеть. Дружина Светела расходилась по избам, устраивалась в беседе, а из ворот займища вышли ловцы на упыря. Впереди шел Бебря с Оборот-невой Смертью, за ним Милава, по бокам от нее шли Спожин и Корец с крепкими осиновыми кольями, заточенными и обожженными в священном огне перед чурами. Замыкал шествие Светел с двумя кме-тями. Особых оберегов на такой случай у него не было, но он надеялся, что меч не подведет его и при встрече с упырем. Родовичи провожали их заговорами, мольбами, плачем. Ворота закрылись.

Бебря держал священную рогатину так, как научила его Елова, и чувствовал, что Оборотнева Смерть, как живая рука, сама ведет его, указывает путь. Она сама чуяла себе поживу и вела прямо к ней. Миновав ближний березняк, Вешничи вслед за рогатиной свернули к Белезени. В холодном пустом лесу людей пробирала зябкая дрожь, под ногами хрустела смерзшаяся грязь, кое-где уже присыпанная снегом.

Милава едва переставляла ноги. Ей казалось, что ее ведут приносить в жертву. В памяти ее сами собой звучали рассказы деды Щуряка и Еловы о давних временах, когда каждый год по одной девушке отдавали на съедение Змею Горынычу, или о засушливых годах, когда девушку бросали в реку в жертву Ящеру. Теперь она знала, что они чувствовали по дороге. Да, конечно, это нужно роду, чтобы рождались новые дети, но все равно Милаве было отчаянно страшно.

В лесу они набрели на поляну, окруженную старыми разлапистыми елями.

— Вот славное место! — шепотом решил Бебря. — Здесь и будем ловить!

Братья с ним согласились и спрятались за еловыми лапами. На виду осталась одна Милава, дрожащая и прижимающая к груди кулак с зажатой в нем Матерью-Медведицей. Теперь, когда дядек с оружием не было видно, ей казалось, что она и правда совсем одна в этом стылом лесу, одна со страшным ненасытным упырем.

— Кричи! — прошипел ей из-за елки дядька Спожин.

— Чего кричать? — дрожащими губами еле выговорила Милава.

— Чего хочешь! Аукай! Он мигом примчит! Несколько раз Милава пыталась набрать в грудь воздуха для крика, но не могла. Наконец она подняла голову и закричала в чащу:

— Ау! Ау-у-у!

Голос ее дрожал и прерывался. Страшно и представить — самой кричать, самой звать к себе жуткого кровопийцу! Мигом примчит! Милава помнила, что так надо, но ей отчаянно не хотелось, чтобы это произошло! А вдруг он успеет к ней подойти? А вдруг дядьки его не одолеют? Боярина с его кме-тями она почти не заметила и надеялась только на Бебрю с рогатиной и на Мать-Медведицу.

Покричав несколько раз, она замолчала и с дрожью прислушалась. Все уже знали, как трещат сучья под ногами упыря, знали его мерзкий, отвратительный запах. Ветры со всех сторон насквозь пронизывали Милаву, но она не чувствовала запаха кровопийцы. И все же ужас все крепче брал ее за горло, стылый лес смыкался вокруг, ей казалось, что она одна в этом пустом, пронзительно-холодном, бесчеловечном и чужом мире, что сейчас ее сожрет неведомо кто, что гибель ее близка. Милава не могла больше владеть собой, хотелось кричать от страха и бежать не разбирая дороги, только бы прочь отсюда!

— Еще кричи! — зашипел из-под елки дядька Спожин, и Милава вздрогнула даже от этого, с детства знакомого голоса. — Видать, не услышал.

С усилием втягивая в грудь холодный воздух, Милава опять повернулась к стене леса и вдруг отчаянно, пронзительно закричала. В десятке шагов от себя она увидела лохматую серую глыбу, раздутую, как чудовищный клещ. Из широко открытой пасти торчали желтые клыки, вонючая слюна капала на свалявшуюся шерсть, а бессмысленно-жадные, дурным огнем горящие глаза устремлены были прямо на нее.