Елизавета Дворецкая - Огненный волк

Сидя на полу возле очага, Огнеяр смотрел в пламя. В ночь перед поединком божьего суда полагалось молиться, но он не знал — кому и о чем. Он просто думал. Теперь у него появилось время подумать. Лежащая впереди ночь казалась бесконечной, как целая жизнь, но вот за ней зримая дорога обрывалась, как, может быть, оборвется и сама жизнь. Успокоившись, Огнеяр уже со всей ясностью представлял, что ждет его завтра. Милава рассказала ему когда-то, что Светел раздобыл священную рогатину по имени Оборотнева Смерть, способную убить любого оборотня. И Светел вызвался быть его противником, сам вызвался, ответив наконец на все те вызовы, которые Огнеяр бросал ему с самого детства. Нетрудно догадаться, на какое оружие молится сейчас голубоглазый витязь, очень, очень почтительный к старшим и сумевший понравиться глиногорской княжне. Огнеяр представил, как Светел кланяется рогатине, прислоненной к стене, метет светлыми волосами пол возле конца ее ратовища, как усердно мажет ее медом и сметаной, украдкой слизывая угощение с пальцев. Это воображаемое зрелище так позабавило Огнеяра, что он рассмеялся.

И тут же страх, как разбуженный неуместным смехом, накрыл его холодной волной. Огнеяр застыл, словно облитый ледяной водой. Никогда раньше он не знал этого чувства — беспомощного ожидания гибели, против которой ты бессилен. С ним случалось многое, но никогда еще он не чувствовал себя загнанным в угол, не способным защитить свою жизнь. Он боялся не Светела, а именно ее, священную рогатину. Она представлялась ему огромной, ее широкий клинок угрожающе поблескивал, по краю остро отточенного лезвия пробегали холодные светлые искры. Оборотнева Смерть. Его смерть. Впервые в жизни Огнеяр чувствовал страх, это мерзкое чувство давило его и пригибало к полу, на лбу выступил холодный пот. Огнеяр стер его тыльной стороной ладони и поднес руку к самому огню. Но сейчас ему не поможет даже все Подземное Пламя. Эту рогатину ковал Сварог, она одолеет даже сына Велеса.

В верхних сенях послышались шаги. Так мог ходить только один человек. Люди считали, что Двоеум ходит бесшумно, но Огнеяр своим звериным слухом различал его шаги — только они были очень тихими.

Дверь горницы растворилась, Двоеум шагнул через порог. Только ему, чародею, было позволено навестить этой ночью завтрашних противников, подбодрить их и научить, как нужно говорить с богами. Это умеет не каждый даже из тех, кто зовет одного из богов своим отцом.

Огнеяр вскочил при виде чародея — с детства тот внушал ему недоверие, и по звериной осторожности Огнеяр старался при нем не сидеть. По будничному виду чародея никто не понял бы важности происходящего, а Огнеяра насторожила его невозмутимость. Двоеум никогда не был к нему зол или недоброжелателен, но не был и добр. Он воплощал собою само Знание. Оно не бывает добрым или злым — его лишь можно употребить на добро или во зло. Оно ничего не делает само — оно лишь придает сил тому, кто что-то делает. А Огнеяру сейчас не приходилось ждать от чародея ни сочувствия, ни помощи. Двоеум словно бы знал, чем кончится завтрашний поединок, и в его спокойном лице Огнеяр видел гибельное пророчество себе.

— Не спишь? — спросил Двоеум, плотно закрывая за собой дверь.

— Да ведь не положено, — ответил Огнеяр. — А ты не будить ли меня пришел?

— Да я и думал, что ты спишь, — спокойно ответил чародей и сел на пол возле очага. — Положено, не положено — что тебе? Ты ведь не по людским законам живешь, а по своим. Над вами наши законы не властны.

Огнеяр тоже сел с другой стороны очага, там, где на камнях лежал его боевой топор. Эти слова указывали ему за порог человеческого мира, но он не мог и не хотел с этим смириться. Он рожден женщиной и имеет право хотя бы на половину человеческого уважения.

— Коли пришел, так скажи, — начал он, глядя на чародея поверх пламени очага. — Где же тут честь? Думаете, я не знаю, с каким оружием Светел завтра выйдет? Оборотневу Смерть вы на меня припасли. Зарежет меня князь-батюшка, как ягненка. Это по чести будет?

— Еще бы не по чести, — невозмутимо отозвался Двоеум, сунув в огонь тонкую веточку и внимательно наблюдая за ее пылающим кончиком. Злобной требовательности в голосе Огнеяра он словно бы не заметил. — Ты-то с чем биться пойдешь? С топором? Вон, вижу, лежит, греется, у Отца твоего силой запасается. Он-то Светела может убить?

— Еще как! — злорадно усмехнулся Огнеяр.

В глазах его сверкнуло радостное предвкушение крови, от которого даже Двоеуму стало не по себе. Умудренный Надвечным Миром чародей ощутил вдруг себя сидящим на самом краю бушующей огненной пропасти, дикое пламя ревело и грозило проглотить его. Может быть, избавить от него земной мир было бы благим делом, — мелькнула мысль, но чародей отогнал ее. Будет так, как предназначено Небесными Пряхами.

— Верно, еще как может, — размеренно продолжал Двоеум. — Ведь и ты не безоружным на битву пойдешь. Твое оружие его убить может, а его — тебя. Где же ты бесчестье углядел? Вот если бы он с простым мечом на тебя шел, вот тут и было бы бесчестье, потому как его твой топор возьмет, а тебя его меч — нет. Он против тебя вроде бы как вовсе безоружен был. А теперь как раз все по чести.

Огнеяр молчал. Он понял суть гораздо раньше, чем чародей закончил свое рассуждение. И подумал о том, что завтра он впервые выйдет на битву, где будет уязвим, как каждый человек бывает уязвим во всякой битве. Завтра он впервые уравняется с людьми. Они сами уравняли его с собой, но не затем, чтобы понять его, а чтобы убить. Понять его не дано никому. Даже тем, кто против воли побегал в волчьей шкуре.

Двоеум пристально глядел на него поверх огня. Огнеяр сидел, опустив глаза, рев дикого пламени отступил, сейчас оборотень был похож на обыкновенного человека. Но его судьба не была обыкновенной, и ее веления превосходили даже встречу со священной рогатиной на судебном поле. И в этот миг Двоеум со всей ясностью, хотя не было перед ним гадательных амулетов, ощутил, что завтрашний поединок — еще далеко не конец.

— Ну что? — спросил Двоеум, не дождавшись от Огнеяра ответа. — Не обижен? Проси Отца помочь да не хорони себя раньше времени. Волки — звери живучие. Потому тебе Отец твой и дал волчью шерсть, что хотел тебя сделать в драках покрепче. Главная-то твоя битва еще впереди. Врага своего ты и в глаза не видал. И судьба твоя сильна. Ради врага настоящего твой Отец от тебя нынешнего врага отведет.

Двоеум ушел, а Огнеяр так и просидел остаток ночи, глядя в огонь и видя в нем красные отблески глаз Подземного Хозяина. Из всего сказанного чародеем в его памяти задержалось только одно: «Волки — звери живучие». Не вдаваясь в рассуждения о судьбе, Огнеяр был уверен в одном: даром себя зарезать он не даст даже трижды священной рогатине.