Кэтрин Фишер - Архон

Музыкант и его двойник, пошатываясь, стояли на самом краю. Один из них, напрягая все силы, отвесил другому могучий удар; вода забулькала, и в тот же миг Орфет остался один. Он сгорбился, потом победоносно ухмыльнулся Сетису.

— Никто меня не одолеет, — прохрипел он. — Никто, даже моя треклятая никчемная натура.

Лису приходилось нелегко. Двойник прижал его к земле, он кричал, отчаянно вырывался. Голубая звезда выкатилась у него из кармана, Сетис подхватил ее и швырнул в Колодец.

В тот же миг на берегу остался один Лис, распростертый на мокрых камнях.

— Теперь у нас не осталось ничего, кроме последнего дара, — сказал Алексос, затем поднялся, вскочил на край Колодца. — Возьми того, кого ты выберешь, Царица Дождя. Решение всегда остается за тобой. И я больше никогда не украду его у тебя.

* * *

Аргелин развернулся.

— Возьмите оружие. Пора заканчивать этот балаган.

Один из солдат выбежал.

В тот же миг Мирани взглянула на Гермию, та выхватила у нее маску, высоко подняла ее и решительным, бережным жестом надела на лицо девушке. Темнота накрыла ей глаза, холодная бронза обожгла скулы. Она ощутила внутри себя присутствие Бога; его презрение поднималось, как вода в колодце, переливалось через край, и, несмотря на обет молчания, он нетерпеливо заговорил ее устами.

— Думаешь, тебе под силу убить меня, Аргелин? Думаешь, Бога можно убить? Я жив и разговариваю с тобой. Тебе не бывать царем. Никогда не бывать. Разрушь мое Святилище, уничтожь Оракул — ты всё равно услышишь меня. Я буду говорить в твоих снах. Берегись того, кто встанет с тобой лицом к лицу. Разве сможет кто-нибудь противостоять скорпиону, забравшемуся внутрь, или змею, свернувшемуся кольцами в твоем же собственном сердце?

* * *

Шакал сложил руки на груди.

— Ждешь, что я буду драться с тобой? У меня нет против тебя оружия.

Его двойник под маской холодно улыбнулся, он прекрасно это знал.

— Другие повели себя грубо. Ты отвечаешь иначе. Я этого и ожидал. Ты лучше знаешь меня.

Шакал кивнул и сделал шаг вперед.

— К тому же они боятся. А я тебя не боюсь.

— Ты меня ненавидишь. Ты ненавидишь сам себя.

— Я ненавижу того человека, каким меня сделал Аргелин.

— Никто не сделал тебя грабителем, кроме тебя самого.

Их голоса были так похожи, что Сетис с трудом понимал, кто из них говорит.

— Ты — это безжизненная пустыня. Я погружался в твои глубины. Вкапывался в тебя сквозь песок и бесплодную землю. И отыскал иссушенный труп, завернутый в золотые покрывала, со сладким голосом и светлыми волосами, холеный и разукрашенный. Вокруг него я видел груды сокровищ, но все они гнили и разлагались. Все, кроме самых ярких драгоценных камней, кроме золота.

— А я видел, как мертвые ходят за тобой по пятам, будто крысы. Их ненависть не так страшна, как моя. И твоя.

Сетис уже не различал, где кто. Оба были настоящими, были одним и тем же человеком, стоящим по грудь в клубах пара, возносящихся из Колодца. Вода поднималась и бурлила, в глубине ее одна за другой взрывались звезды. Алексос спрыгнул с края колодца на землю и сказал:

— Скорее, Орфет. Помоги ему. Он не может уйти от себя самого.

— Помочь? А с какой стати я должен ему помогать? — Орфет не двинулся с места. — Он бросил нас умирать в пустыне, Архон. Разве ты забыл?

— Ты хочешь отомстить? Так отомсти же. Спаси его, Орфет. Он никогда тебя не простит.

Сетис ахнул. Двойник Шакала схватил грабителя могил и потащил к бурлящим водам. Они остановились на берегу, потом двойник вспрыгнул на барьер, ограждавший Колодец.

— Закончи свою жизнь, — сказал он. — Для нас обоих. И протянул руку.

Шакал медленно взял ее и поднялся на шаг. Лицом к лицу стояли они на самой бровке. Сетис вскочил и с внезапной решимостью вскарабкался на барьер. Оттолкнул двойника, схватил за руку настоящего человека.

— Не слушай его! Стой!

Вода оказалась миражом. Колодец представлял собой всего лишь пустую расселину.

Она уходила в бездонные недра земли, и внизу, в неизмеримой глубине, всё еще падали три звезды. Они были так далеко, что от них на поверхность долетали только крохотные искорки света. От этого зрелища у Сетиса закружилась голова. Ему почудилось, будто какая-то сила тянет его вниз, за пределы мироздания, — сила грозная, чудовищная. Он закричал. Двойник Шакала прыгнул ему на спину, тонкие пальцы впились в плечи. Что-то острое пронзило его — раз, другой. Юноша пошатнулся, оглушенный болью.

Шакал подхватил его, толкнул к Орфету. Сетис качнулся, и мучительная боль охватила его, будто огонь. Падая на руки Орфету, он заметил, что Шакал нанес удар по своему собственному отражению.

Он вложил в этот удар всё свое презрение и ярость, вырвал у двойника из рук острый и длинный осколок алмаза и швырнул его самого в расселину.

Существо визжало, цеплялось за пустоту, за потрепанную маску и иссушенные кости, за тонкие пряди светлых волос, рассыпавшиеся в пыль. Потом упало.

Шакал пошатнулся.

На миг его лицо побелело от изнеможения; казалось, он тоже вот-вот упадет, как будто страшная дуэль лишила его последних сил. Но Лис крепкой хваткой удержал его на краю бездны.

За спинами у них послышался оглушительный рев. Колодец наполнялся водой.

— Архон.

Крик Орфета, еле видимого среди клубов пара, подхлестнул Сетиса. Юноша хотел пошевелиться, но невыносимая боль оказалась сильнее. Вода помутнела от его крови. Над ним сомкнулась чернота, и у нее был голос Орфета.

— Он умирает! — прошептал этот голос.

Аргелин обернулся. К нему бежал сотник, неся в руках оружие. Генерал мгновенно выхватил меч и приготовился к бою. Землю захлестывала вода, в пещере начинался потоп.

— Пещеру заливает! — ахнула Ретия. — Откуда берется вода?

Кто-то судорожно всхлипнул. Люди попятились к выходу. Круг Девятерых распался.

Аргелин приставил меч к горлу Мирани. Его лицо побледнело, а щеки пылали, как в лихорадке, глаза сверкали ледяным огнем.

— Надо было давно это сделать. Больше не будет никаких Архонов, никаких Гласительниц. Я сожгу Оракул и убью всякого, кто посмеет мне перечить! — его голос осип от ярости. — Если хочешь молчать — молчи. Замолкни навечно!

Он замахнулся. На лезвии меча блеснули лунные блики.

— Орфет!

Крик, донесшийся из древнего кошмара. На миг он пронзил их ужасом, пригвоздил к земле; потом Алексос бросился на колени рядом с Сетисом, стал раскачиваться взад-вперед, хватая ртом воздух.

— Помоги ему! — Толстяк сгреб мальчика за плечи. — Архон!

Алексос поднял глаза, его красивое лицо мучительно исказилось.

— Чьими устами я буду теперъ говорить? — прошептал он.