Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

— Миледи, вот давно хотела тебя спросить: а что такое «каррахна»?

— А! — Мораг выловила из миски какую-то черную скрюченную козюльку и подняла бровь. — Хм… Прежде пусть рыжий ответит — что это такое?

— Гриб, — буркнул Ратер. — Подосиновик. Хороший гриб.

— Не бойся, миледи, если что — Малыш тебя вылечит.

— Если вы меня отравите, негодяи, вас уже никто не вылечит. Потому что я вас убью обоих.

Мораг отправила козюльку в рот и принялась задумчиво жевать.

— Так что такое «каррахна», миледи?

— У одного святого отца подцепила, — ухмыльнулась Мораг. — Приезжал к нам пару лет назад высокий чин из Южных Уст. Благолепный — страсть. Аж светится. Сказал, что во мне бесы сидят, потащил в церковь, отчитывал трое суток без передышки. Я паинькой за ним пошла, все делала как он велел. Не потому что в бесов поверила, а потому что Найгерт просил. Раз Герт просит — потерплю, ладно уж. Для очистки совести. Ну вот, трое суток как на посту. Святой отец читает, я на коленках стою. Не жрали совсем, пили только воду святую, погадить в притвор бегали, представьте. Спали тут же, на полу, по полчетверти в сутки. За приделы храма — ни ногой. Он охрип, у меня на коленях мозоли кровавые. Сил — никаких, одна злость осталась. Не могу больше, говорю, хватит, святой отец. Он читает. Я говорю — вина, что ли, дай, да и сам выпей, на ногах ведь не стоишь. Он читает. И так меня что-то с этого переклинило, помрачение нашло, не помню что делала. Витражи я там что ли побила, свечки посшибала… тумбу с чашей для воды своротила… потом в город ушла. Потом Герт меня из загула вытащил, домой привел. Велел перед святым отцом извиниться. Ну, раз брат просит, от меня не убудет — я пошла, извинилась. Бесы, говорю, святой отец, растак их и разэдак. Он на меня посмотрел, головой покачал, и сказал в сердцах: «Каррахна! Надо было тебя связать!» Я потом спросила у старого Подре Раскиньо, который еще с матерью из Андалана приехал. Подре меня и просветил: мертвый, говорит, это андалат, «каррахна», говорит, все равно что «карай» на современном. Ругательство матерное крепкое. Мне понравилось. Звучно так, и глубоко исторично. Через века прошло словечко. — Мораг негромко рассмеялась. — Говорят, не дело принцессе сквернословить как матрос. Что ж, буду сквернословить по-церковному, на том языке, на котором псалмы поют.

Она привычно потерла ключицы и вернулась к еде.

— Душевный святой отец тебе попался, миледи. Нас таким словам в монастыре не учили. — Я пошуровала ложкой и тоже выудила из каши козюльку, еще более устрашающего вида, чем у Мораг. — Высокое Небо, во что превращаются порядочные грибы в умелых руках!

— Сама будешь стряпать в следующий раз.

— Ладно тебе, — неожиданно вступилась за Ратера принцесса. — Вкусно ведь, что еще надо? В иных шикарных заведениях знаешь как бывает? Перьев цветных понатыкают, карамелью обольют, пряностью обсыплют, а на вкус — дерьмо дерьмом. «Фазаны засахаренные с розмарином в кисло-сладком соусе», драконидская вроде как кухня, дрянь невероятная.

— У нас своя кухня, да, братишка? «Грибы в ужасе», «Гмазь разноцветная»…

— Сама будешь стряпать, говорю!

— Ну, гмази я вам настряпаю сколько угодно.

— Малявка наказана за злоехидство. Пойдешь посуду мыть.

— Какого лешего? Это ты у нас, миледи, зубоскалишь по чем зря. Я только бледная тень…

— Вот-вот. Кишка тонка, а туда же. — Мораг сыто вздохнула и похлопала себя по животу. — Вкусно, рыжий. У нас есть чем горло прополоскать? Тащи сюда.

Хлебной коркой я подобрала остатки кулеша и повернула миску к свету. И так чистая, зачем ее еще мыть? Ратер передал принцессе мех с вином, и высочество присосалось к горлышку.

— Фууух! Ничего, кисленькое такое… — Мораг опустила мех. — Вопрос созрел: что это за нечисть о которой все говорят? Я не про мантикора, я про горгулью. Малявка, ты наверняка знаешь что это за тварь.

— Это полуночная тварь. — Ага, держи карман, щасс признаюсь. — Прилетела на помощь дракону.

— Мантикору?

— Дракону. Малыш, он… как бы един в двух лицах.

— Как это? — Ратер взял протянутый принцессой мех и забыл про него.

Я рассказала — как это. Принцесса и Кукушонок хором присвистнули.

— Тварюка из преисподней так и будет вокруг нашего Малыша ошиваться? — забеспокоился Ратер.

— Полночь — не преисподняя. И вряд ли горгулья заявится снова. Ты ее здорово шуганул, братец.

— Герой! — Мораг, потянувшись, потрепала парня по плечу. Ратер залился краской и отвернулся. — Чудо! — восхитилась принцесса. — Налюбоваться не могу. Маков цвет, пламенный закат. Давно я не видела чтобы люди так краснели, да еще от справедливой похвалы.

— Ничего я такого не сделал, госпожа моя принцесса. Всеми святыми прошу — не надо лишний раз нахваливать, не по себе как-то от похвал этих.

Мораг послюнила палец и приложила к кукушоночьей пылающей щеке:

— Пшшш! Ого как нас в дрожь бросило! Не мальчик — огонь жаркий. Ладно, ладно, больше не буду. Кстати. — Она приподнялась, заглядывая Ратеру в лицо. — Ты всегда такой горячий, м-м? Может, пойдем, проверим? Я б тебя еще кое-чему научила, кроме размахивания дубьем, если силенки остались.

Ратер вскинул голову, сбросил ее руку с плеча и встал.

— Наигрались мы уже сегодня, госпожа моя принцесса, — сказал он не своим голосом. — Спокойной ночи.

И двинул быстрым шагом куда-то в елки, споткнувшись о сумку с провизией и разбросав пустые миски.

— Эй! Рыжий! — Мораг удивленно посмотрела на меня. — Куда это он ломанулся?

— Отстань от него, миледи. — Я покачала головой. — Парень к тебе неровно дышит, не надо с ним так грубо.

— Тю! — Мораг хлопнулась обратно на ветки. — Зашибись. Щенок дворняжки ко мне неровно дышит! Кому расскажешь — не поверят.

— Дура ты, миледи, если так думаешь.

— Что? — Мораг даже привстала. — Малявка что-то вякает?

— Дура ты, говорю.

— Еще вякни.

— Он не щенок дворняжки. Разуй глаза. Он рыцарь.

Мораг фыркнула:

— А я думала, он сын паромщика.

— Мало ли, что мы думаем, миледи. Ты думала, что мать твоя мертва, а Найгерт — твой брат. Я два раза думала, что утонула. Ты не думай, ты глазами смотри! Смотри глазами на НЕГО, холера черная, а не на щенка дворняжки!

Принцесса, криво усмехнувшись, потянула к себе мех.

— Он тебе братец названный, потому его защищаешь. На хрена парню твоя защита? Он мужик, не девка. Чего страсти-мордасти городить? Поломается, сам прибежит.

— Не прибежит, не дождешься. Он не покувыркаться с тобой хочет, ему другое надо.

Я поднялась, начала собирать разбросанную посуду.

Принцесса прищурила глаз и помахала рукой, отгоняя дым. Губы у нее блестели от вина. Я перешагнула через брошенную сумку, направляясь к ручью.

— А ты, малявка, прямо-таки знаешь, что ему надо?