Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

Хватит, Лесс. Тьфу… что за дрянь. Хватит. Без тебя тошно. Я понял.

Не стоит лезть с ним в драку, Эрайн. Весь фокус в том, чтобы просто наблюдать, а когда требуется, вызвать у себя нужное ощущение. И Дракон примет его за свое собственное.

Я понял, понял. Ты права.

В тоне Эрайна слышались ревнивые нотки и я мудро захлопнулась, давая ему время все это переварить. «Не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней» — поучал Амаргин, и я, наверное, впервые как следует осознала, что он имел в виду. Бабка Левкоя говорила проще: «Не мытьем, так катаньем».

Лесс.

М?

Надо бы отправить тебя обратно. Вернуть тебя в тебя.

А что сейчас с моим телом, как ты думаешь?

Спит беспробудно. Надеюсь, его нашли и позаботились.

Я тоже надеюсь. Испугались, наверно. Они не подумают, что я померла?

Не подумают. Твоя оболочка сейчас как спящий младенец.

Хм, смутилась я. Мда…

Хочешь вернуться?

Ты можешь меня вернуть? Отсюда?

Могу.

А ты останешься?

Лесс, конечно, я останусь. Если меня сразу не убили, то и не убьют. Воды вон дали. Заботятся. Я им живой нужен.

А выйти отсюда ты сможешь?

Если не драконом, то смогу. Силой эту клеть не разломаешь. Крепко сделана. Я тебя спрашиваю, ты собираешься возвращаться?

Я тебе надоела?

Мантикор выдохнул, сжав зубы. Что-то было не так. За эрайновой решимостью крылось что-то… что-то такое…

Эрайн. Малыш… эй? Ты что?

Ничего.

Я чувствую, Эрайн.

Тьма тебя побери, все она чувствует! Да. Я не хочу оставаться один. Я… устал.

Пауза. Мой друг напрягся и замкнулся. И отвернулся от меня.

Мантикор шевелится на полу, вжимаясь лицом в солому. Дракона не слышно — он убрался так глубоко, словно его и не было никогда.

Я остаюсь, Эрайн.

А… Остаешься? Спасибо.

Мне любопытно.

Ей любопытно, подумать только…

Мантикор бессмысленно улыбается в солому. Приподняв голову, разлепляет сперва один глаз, потом второй.

Нас в самом деле посадили в клетку. Причем, тесную: растянувшись на боку, мантикор плечом упирался в один угол, а задними лапами — в противоположный. Сквозь слои парусины, накинутой на клетку, сочился тусклый зеленоватый свет. Пол устилала солома, уже нечистая, под носом стояло деревянное ведро, пустое, но мокрое внутри, а его содержимое плескалось у нас в брюхе.

Все равно во рту было сухо и гадко. Зато есть захочется нескоро. Ох, нескоро!

Уши мантикора дрогнули. Голоса?

Малыш приподнялся, ухватившись рукой за прутья, и перевалился на брюхо. Переждав приступ головокружения, защипнул парусину и когтем пропорол в ней дыру. Снаружи было что-то, похожее на задний двор: крытые щепой сараи, утоптанная земля, выгороженная досками куча угля, примкнувшая к высокой стене из серого камня. Небо над стеной розовело, и двор заливала тень. Голоса приближались.

— Проходи сюда, прекрасная госпожа. Мы поместили его за службами, подальше от зевак. Осторожнее, прекрасная госпожа, здесь грязь, ступай вот тут, по кромочке.

— Я не боюсь замарать сапог, любезный брат.

Между сараями показались три фигуры. Черные плащи и белые налатники мужчин я признала сразу, а того из них, кто хромал на костылях — чуть погодя. Старый вояка, брат Хаскольд из Холодного Камня. Он держался позади беседующих и помалкивал. Второй перрогвард, помоложе, был мне не знаком, как и женщина рядом с ним.

Вернее, не женщина, а девушка. Рослая северянка с непокрытой головой, в богатой мужской одежде, с длинным кинжалом на поясе. Красивая девушка, и, видно, весьма знатная, раз гордые псоглавцы так перед ней кланяются.

Всех троих окутывала золотистая дымка разной степени объема и яркости. У девушки аура оказалась шире и ярче всех, но сквозь золото проглядывало что-то темное. Словно зернышки в прозрачной от спелости ягоде крыжовника.

Слепое пятно, сказал Эрайн. На ней слепое пятно. Личина.

Высокое Небо!

Едва Эрайн сказал — я увидела это. Я увидела, что кожа девушки вовсе не землистая, как у всех найлов, а светится в тени молочной белизной, что в вороных волосах сияет широкая серебряная прядь. И вторая, поуже, над левым виском. Дареная кровь! Эта девушка — Моран!

— Сюда, прекрасная госпожа. Вот он.

Молодой монах широким жестом сдернул с клетки парусину. Непроизвольно мы с Эрайном вздрогнули — зазвенели лезвия.

— Какая прелесть, — девушка с явным восхищением разглядывала мантикора. — Вы его не убьете?

— Нет, госпожа. — Брат Хаскольд смотрел прямо нам в глаза. — Не убьем. Он и правда красив.

— Такого красавца нет ни у кого, — заявил молодой монах. — Ни у короля Леуты, ни у короля Химеры. Даже у примаса андаланского такого нет.

— А у короля Амалеры будет.

Девушка чуть отстранила молодого и шагнула вперед. Сложила перед грудью руки, словно в ладонях у нее грелось что-то невидимое. Глаза ее сощурились, взгляд сделался жестким. Темное зернышко внутри золотого кокона запульсировало и принялось расти.

Меня передернуло. Волосы немедленно встали дыбом — звон и дребезг пошел во все стороны.

Монахи схватились за мечи.

— Осторожнее, госпожа!

Девушка сложила ладони раструбом и обратила их к нам.

Эрайн! Что она…

Убирайся прочь, Лесс. Сейчас же!

Могучий пинок — долю мгновения я наблюдала всю сцену сверху: задний двор небольшого форта, крыши сараев, клетка со вздыбившим гребень чудовищем, и три фигуры, стоящие перед ней.

Потом картинка крутнулась, и весь обзор заполнило розовое небо в лиловых перьях облаков. И по краю окоема катилось алое колесо — вниз, вниз, вниз — в бездны и пропасти, за огненный край земли.

— Амаргин! Амаргин, я — вампир! Я вампир!!!

— Тише ты, не ори. Что случилось?

— Я — вампир! Амаргин, что делать?!

— Главное — не паниковать. Там, за домом, поленница. Возьми топорик, пойди на берег, выруби осинку. Вот такой примерно толщины, — Амаргин сунул в рот ложку, которой помешивал в котелке, и показал пальцами предполагаемую толщину осинки. — Колышек должен быть длиной где-то с руку. Неси его сюда, я, так уж и быть, избавлю тебя от вампиризма.

— Забьешь мне кол в грудь?

— Со всем тщанием. Потом отрежу голову, сожгу ее на левом берегу реки, а все остальное — на правом. Только таким способом можно избавиться от вампира.

— Я серьезно с тобой разговариваю!

— Сядь, — он кивнул на табурет. — И успокойся.

Я села.

— Серьезно она разговаривает. — Он повернулся ко мне, облизывая ложку. — Все твои беды от твоей серьезности. У тебя нелады с босоногим?

— Да. Ну… я не знаю. Я хотела… а он…

— Ооо! — волшебник закатил глаза. — Мама дорогая! Девичьи тайны! Это похуже вампиризма. Осиновым колом! Отрезать голову!

— Это не тайны.

— Ыыы! Мням! Сжечь до захода солнца.