Владимир Ленский - Странники между мирами

Она вскочила, едва не уронив раму, и Тандернак любезно придержал вышивку, оберегая ее от соприкосновения с почвой.

— Прошу меня простить, — заговорил он. — Я не хотел испугать вас.

Она продолжала стоять, глядя на него неподвижно.

— Да сделайте же мне милость и сядьте! — сказал он настойчивее. И с удовольствием увидел, как она подчинилась. — Продолжайте, умоляю! Я не хочу, чтобы вас из-за меня наказали за нерадивость.

— Меня здесь не наказывают, — спокойным тоном ответила девушка. Она поправила раму и вытянула из корзины новую нитку.

— Вероятно, потому, что вы молоды и усердны, — предположил Тандернак. — Покуда у вас достает сил и терпения, вы будете в милости, это несомненно.

Девушка подняла на него глаза.

— Я не вполне понимаю цель ваших разговоров со мной, господин, — сказала она.

— О, совершенно никакой цели! — возразил Тандернак. — Если вы предполагаете, что вызвали во мне какие-нибудь недостойные чувства...

Но Эйле была уже не та робкая девчушка, которая страшилась и людей, и даже слов. Общение с обитателями дворца быстро научило ее вести себя должным образом, и поэтому она ответила довольно бойко:

— Если вы имеете в виду влечение мужчины к женщине, то в этом чувстве нет ничего недостойного.

— Нет, дорогая, я имел в виду совсем не влечение, — оголился Тандернак. Он смерил ее глазами и нашел довольно привлекательной. Миниатюрная, светленькая. Ручьи немного грубоваты.

И внезапно Тандернак догадался, почему его так потянули к этой девушке: как и его работники, которых он покупал у родителей и опекунов, вышивальщица была крестьянкой. С ней он не терялся, для нее у него имелись наготове и нужные интонации, и правильные взгляды:: он сумеет подчинить ее себе, если задастся такой целью. Она не станет поглядывать на него с затаенной усмешкой, как делают прочие — дворянки от рождения, по происхождению, а не благодаря личным заслугам.

И Тандернак обратился к ней чуть покровительственным и в то же время дружеским тоном:

— Говоря о недостойных чувствах, я имел в виду нечто другое: желание воспользоваться вашей юностью, вашими дарованиями... Скажите, дорогая... кстати, как ваше имя?

— Эйле.

— Моё — Тандернак. — Он слегка наклонил голову и тут же выпрямился. — Вы не возражаете, если я здесь присяду?

Она не ответила. Тандернак тотчас воспользовался этим, чтобы устроиться поближе к девушке. Он уселся на траву и скрестил ноги.

— Вы давно работаете во дворце, Эйле?

— Не настолько, чтобы мне это надоело...

Он бросил на нее понимающий и вместе с тем сочувственный взгляд.

— Вам, наверное, одиноко?

Она вдруг повернула голову и глянула ему прямо в глаза:

— А вот это правда. Я почти ничего не понимаю из того, о чем со мной говорят здешние кавалеры. Все сплошь знатные люди. Красивые? — Она повела плечами. — Не знаю. Смотря на какой лад судить. Для меня кто любим, тот и хорош, а со стороны да посторонними глазами я ничего толком не вижу. И говорят мудрено.

— Не так, как я? — Тандернак незаметно придвинулся чуть ближе.

— Нет.

— Это потому, Эйле, что мы с вами оба — из простолюдинов, только я выбился в люди и даже получил дворянский титул, а вы — еще нет.

Она чуть слышно охнула и опустила руки с иглой на колени.

— О чем вы только говорите, господин! Что значит — «еще нет»? Я и не получу дворянского титула, разве что найду себе подходящего мужа. А я так рассуждаю: с замужеством спешить не стоит. Сперва нужно понять, какой человек окажется подходящим, а какой — вовсе нет.

— Ты ведь крестьянка, — сказал Тандернак.

— А хоть бы и так! — отозвалась она, снова принимаясь за вышивку.

— Я знаю способ для тебя получить титул и деньги, не выходя замуж, — проговорил Тандернак совершенно спокойным, даже обыденным тоном, словно речь шла о чем-то совсем простом. — И тогда ты сама сумеешь выбрать себе мужа по сердцу...

Стрела попала в цель. Девушка вспыхнула, а затем смертельно побледнела. Несколько мгновений она сидела замерев, точно перепуганный зверек, притворяющийся мертвым — а может быть, камушком или комком земли. Затем тихо-тихо начала дышать, и скулы ее слегка порозовели.

— Разве такое возможно? — прошептала она.

— Я ведь сумел, — напомнил Тандернак.

— Вы — мужчина. — Она покачала головой.

— В некоторых отношениях мужчиной быть куда труднее, чем молодой хорошенькой женщиной, — убежденно сказал Тандернак. — Поверь человеку с опытом.

— Вы все говорите, чтобы я вам верила, — сказала Эйле, — а почему?

— Потому что мы с вами — одного поля ягоды и должны помогать друг другу, вот почему, — был ответ. — Теперь выслушайте меня, голубушка, и сразу ничего не решайте — я приду завтра, тогда и поговорим. У меня есть несколько постоялых дворов вдали от столицы. Доход от них хороший, постоянный, дело давнее и прибыльное. Хорошая кухня. Добротная мебель в спальнях. Превосходная прислуга. Путешественник, попав ко мне, чувстует себя как дома. А есть и такие, что просто приезжают ко мне пожить, передохнуть от забот.

— Вам служанка требуется, что ли? — спросила Эйле, подозрительно щурясь.

Он негромко рассмеялся.

— Стал бы я предлагать вам это! Разумеется, нет. Мне нужна домоправительница. Человек умный, одного со мной круга — женщина, которой я мог бы доверять. Умеющая вести хозяйство. Знатных девиц такому, к сожалению, не обучают. Нанимать управляющего из числа тех, кто закончил Академию, мне не по карману. Я как раз искал девушку крестьянского рода, рассудительную, сильную — и такую, что хотела бы со временем подняться куда выше, чем определила ей судьба...

— Мудрено говорите, — сказала Эйле, — но я подумаю. Оставьте меня теперь.

Тандернак кивнул, поднялся и, не прощаясь, зашагал прочь. Несколько секунд Эйле смотрела ему в спину, а затем вновь взялась за дело.

Мысли девушки путались и кружились. Незнакомец удивил ее. Никто и никогда не разговаривал с ней так — как с равной, как с достойным партнером. Радихена — тот любил ее, обожал, совершал ради нее разные безумства и в конце концов поплатился собственной свободой... Но и Радихена не видел в Эйле такого же человека, каким был сам. До сих пор Эйле считала подобное положение вещей совершенно естественным: мужчина есть мужчина, женщина не в состоянии сравняться с ним. В этом нет ничего дурного. Эйле совершенно не хотелось быть ровней тем крепким мужланам, что таскают бревна, рубят лес, объезжают лошадей, копают колодцы, лупят молотом по наковальне... Нет уж.

В деревне все обстояло просто. В столице жизнь мгновенно усложнилась, и Эйле не могла в ней разобраться. Тандернак предлагал совершенно другое равенство: в делах, в планах на будущее. Не придется таскать бревна или копать колодцы. Ей предстоит стать вровень с мужчиной в деле управления хозяйством...