Всеволод Мартыненко - Белое солнце Пойнтера

От одного их вида рука с коричневой жестянкой политически неблагонадежных сладостей сама собой нырнула в карман. Куда там городским служилым родного Анарисса — что стеновой страже, что полиции! Эти демонову дюжину вперед дадут всякому по ощущению рутинной, бессмысленной и бесцельной опасности. Штурмполисмены наши, конечно, погрознее будут, но в них хотя бы не чувствуется натужного проворота Колеса Судьбы, бездумно отмеряющего казнимому следующую пытку.

Оставаться в чайхане дальше как-то расхотелось, да и полдень уже был недалек. Надо успеть добраться до моря, да не просто до воды, а до такого местечка на берегу, где такой вот помехи не будет. Стало быть, точно не в порту и не на Парадной набережной. Чуть ли не через полгорода тащиться, на дальний мыс, замыкающий бухту — ближний сложен совершенно непроходимыми скалами.

По дороге стало заметно, что не я один решил прогуляться на морской берег под самое жаркое время суток. Чуть ли не весь город снялся с места и повалил в том же, не слишком удобном направлении. Причем большая часть народа спохватилась куда раньше и уже виднелась впереди плотной толпой.

Невольно я прибавил шагу. Берег пошел вверх, не круто, но заметно. Глядя в открывающиеся к морю переулки по левую руку, все чаще я замечал, что развалины заброшенных домов уходят прямо в волны. Раньше, до того, как дно опустилось, город спускался под обрыв, на который вела моя дорога.

К тому времени, как я добрался до мыса, народа на нем слегка убавилось, хотя навстречу мне никто не попадался. Должно быть, издали показалось, что просторная площадка забита до отказа. Или с обрыва вел еще один спуск, незаметный отсюда.

Солнце однозначно перевалило через зенит, поэтому тратить время на разглядывание местности и народа по сторонам я не стал. Все вокруг и так занимались одним и тем же — прогуливались, болтали, хрустели печеньем из таких же коробочек или более прихотливых футляров, призванных, видимо, защитить снадобье от сырости.

Некоторые зелья чувствительны к этому, а также ко времени приема. Не мешкая больше, я принялся за свою жестянку. Открыть ее оказалось делом непростым — откидная крышка с простеньким замочком-засовом была посажена на мастику из мягкого каучука, по жаре отчаянно липнущую. Добрых пару минут я пыхтел над коробочкой, норовящей выскочить из рук. Пальцы соскальзывали, а ножом я боялся попортить тонкую латунь. Хорошо, что моего шипения под нос при этом никто не слышал — незаметно я забрел на совсем малолюдный край обрыва.

В конце концов крышка подалась, и внутри открылся рядок симпатичных коричневых брусочков в сахаре и корице. Печенье и печенье. Решительно я взял один брусочек, разгрыз и проглотил, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Ничего. Обычная сладость, чуть горьковатая от обилия корицы. От обманутых ожиданий я почувствовал себя глуповато.

Ну попробовал. В полдень. У моря. И что?!

Чтобы злиться не на себя, а на иной предмет, я принялся закрывать коробочку столь же плотно, как раньше. Дозировать усилие так, чтобы не раздавить хрупкую вещицу, было очень трудно. Каучуковая мастика сопротивлялась сжатию так же, как растяжению.

Наконец хлипкий проволочный засов скользнул за лепесток крышки. Можно было перевести дух и спокойно оглянуться по сторонам.

Пока я возился с непокорной крышкой коробочки, обрыв, недавно столь людный, совсем опустел. Кроме меня, на нем осталась только женщина с ребенком на руках. Куда делись остальные, я так и не понял — не в воду же попрыгали!

Может, и в воду… Во всяком случае, молодая мамаша, не переставая уютно курлыкать над малышом, укутала ему голову краем своего покрывала и вдруг попятилась к краю обрыва. Спокойно так, деловито, словно то, что последует за очередным шагом назад, не вызывало ни страха, ни сомнений.

Или просто не видит? То есть не замечает — затылком видеть могут только фальшивые слепцы с паперти Храма Победивших Богов да некоторые Заклятые Рейнджеры. У одних глаза хитро перекляты в другое место, у других просто на один больше, чем от роду положено. Но хисахская мамаша явно не относится ни к одной из этих разновидностей…

Все это я додумывал уже на бегу, повинуясь извечному мужскому инстинкту спасения: сначала выдернуть из опасности, а уж потом разбираться, что к чему. Не знаю, что толкает ее на этот последний, отчаянный шаг, но все можно поправить, кроме смерти близких, а самого близкого, кто есть у каждой матери, она сейчас унесет с собой за Последнюю Завесу!

Не успел я на какую-то долю секунды. Медленно, как казалось, а на самом деле стремительно и необратимо женщина уже опрокидывалась спиной вперед в многофутовую пустоту. Затормозив отчаянным усилием на самом краю, я протянул к ней руку… И не смог ухватить даже край прозрачной накидки.

Более всего поразил ее прощальный взгляд сквозь цветные линзы прямо на глазах — довольный, спокойный, умиротворенный и чуть рассеянный. Лишь тень удивления мелькнула в нем — зачем? Кто хочет помешать уже приведенным в действие последним замыслам?!

Недалеко, всего в дюжине футов внизу плеснула глубокая вода. Только пятно пены долю секунды расплывалось по пологому скату волны, и все — ни следа канувшей в море пары жизней!!!

Ничего, это еще не конец!

Не раздеваясь, даже сандалии не скинув, лишь стянув пустынные очки с банданы на глаза, я прыгнул следом, влетел стоймя в прозрачную толщу воды, в вихре пузырей проваливаясь все глубже, и завертел головой в поисках утопленницы. Вот она! Всплывать за лишним глотком воздуха не стал — не до того!!!

Женщина стремительно погружалась в ореоле струящейся ткани, сноровисто гребя стройными ногами. Ребенок у нее на руках затих — малыши воды не боятся. А я все не мог догнать упорную самоубийцу и детоубийцу заодно, барахтаясь по-лягушачьи.

Что поделать, не приучен я плавать. Водичкой из Анара в черте города хорошо тараканов выводить — столь гадостна, а в Мекане в воду попасть — оказаться на полпути к Последней Завесе. В нижнем течении та же река настолько насыщена недружелюбной к разумным жизнью, что по своей воле в нее сунется лишь полный кретин.

Именно полным кретином я и чувствовал себя за полтысячи миль от недоброй дельты великой реки, в теплой прозрачной воде хисахского залива Зодиакального моря. В груди жгло, глотку стиснуло, даже глаза ломило — про уши нечего и говорить. Похоже, в погоне за сохранением чужой жизни я упускаю свою… Если уже не упустил. Изловчившись достать край накидки утопленницы, я задрал голову, силясь разглядеть, насколько глубоко забрался.

Слишком глубоко. Солнечные блики, проскальзывающие между полотнищами волн, плескались в непредставимой высоте. Будто на тент ипподрома с арены смотришь.