Роберт Ньюкомб - Врата Рассвета

— Без сомнения, она хотела найти такое место, где ты была бы в безопасности до того, как она сможет забрать тебя после победы. Войну волшебницы проиграли и были изгнаны из страны. Взять тебя с собой она не могла — тем самым открылся бы сам факт твоего существования, и, конечно, я потребовал бы, чтобы ты осталась со мной. Мне жаль огорчать тебя, но твое появление в этом мире очень мало связано с ее материнскими инстинктами.

— Но неужели Фейли не могла поручить свою дочь кому-нибудь не столь отвратительному, как Рагнар? — спросил Тристан.

— На ее взгляд, Рагнар как раз представлял собой наилучший вариант, — ответил Виг. — Во-первых, он был ранее могущественным магом, под воздействием трансформации, частично превратившей его в охотника за кровью, своего искусства полностью не утратил, следовательно, мог, в случае необходимости, защитить малышку. Во-вторых, как охотник за кровью, он был безоговорочно предан Фейли. Кстати, именно тогда она внедрила в кровь Селесты «отсроченные заклинания». Скажи, моя дорогая, ты обладаешь каким-нибудь необычным даром, который проявлялся бы сам собой, безо всякого обучения?

— Не думаю. По крайней мере, я ничего такого за собой не замечала.

Верховный маг задумчиво вскинул бровь.

— Сейчас я практически убежден, что Фейли собиралась сделать пятой волшебницей именно тебя, собственную дочь. И уже гораздо позже изменила свои планы, предпочтя Шайлиху.

— И она приказала Рагнару по достижении Селестой определенного возраста наложить на нее «чары времени», — пробормотал Феган, поглаживая голубую шерсть Никодемуса.

— А почему она сама не сделала этого? — спросила принцесса.

— Потому что Селеста была еще слишком мала, — ответил Виг. — «Чары времени» оставляют человека в том возрасте, когда они были к нему применены. Фейли, в интересах своего дела, наверняка хотела, чтобы ее дочь повзрослела и уже смогла управлять своим даром.

Оставался, однако, еще один момент, по-прежнему непонятный Тристану. Поначалу он заколебался, стоит ли обсуждать его, зная, что это может причинить боль и Селесте, и Вигу, но потом все же решился.

— Если Рагнар должен был повиноваться Фейли, почему он сделал Селесту своей наложницей? Разве не понимал, что если ее мать узнает об этом, он пожалеет о том, что родился на свет?

— Тому может быть несколько причин. Во-первых, не забывай, что по крайней мере отчасти он безумен. Во-вторых, ему, без сомнения, стало известно, что волшебниц отправили в изгнание. Как и маги Синклита, он даже представить себе не мог, что волшебницы когда-нибудь вернутся в Евтракию, и потому полагал, что может делать с Селестой все, что ему заблагорассудится. — Старый маг помолчал и сделал глубокий вдох, как будто ожидая, что последующие слова дадутся ему труднее всего. — И наконец, последнее — возможно, самое существенное. Уверен, он знал о том, что Селеста моя дочь...

Селеста смущенно опустила голову. Ей, разумеется, было крайне неприятно обсуждение того, что происходило между ней и Рагнаром. Однако женщина уже начала понимать, что эти люди существенно отличаются от тех, кому она вынуждена была подчиняться всю свою жизнь. «Я среди друзей, — подумала она. — И теперь у меня есть отец». Когда Селеста подняла взгляд на Верховного мага, в нем светилось уважение — подобного чувства до сих пор она ни к кому не испытывала. Потом лицо женщины снова омрачилось.

— Когда-нибудь я убью его, — еле слышно произнесла она, и в ее сапфировых глазах вспыхнула ненависть. — Когда-нибудь я убью его, за то, что он сделал со всеми нами.

— Нет! — горячо воскликнул Верховный маг и повернулся в сторону принца. — И ты, Тристан, тоже — не вздумай делать этого! Когда придет время, я сам уничтожу монстра, созданию которого по неведению способствовал.

Принц был поражен: никогда в жизни он не слышал, чтобы Виг говорил таким тоном. Обычно спокойный, уравновешенный маг редко выходил из себя, был крайне выдержан и осторожен в суждениях. Однако тот человек, который сидел сейчас перед принцем, был не похож на самого себя; не только потому, что глаза его затянула молочно-белая пелена, — лицо старого мага горело ненавистью. Он был глубоко задет лично и не скрывал этого.

— Покидая Евтракию, Фейли сознательно оставила здесь Эмили, дочь Фегана, уже взрослую женщину и искусную волшебницу, — задумчиво произнес Тристан. — Почему же она не поручила ей опекать Селесту? На мой взгляд, это куда безопаснее, чем отдать девочку полубезумному охотнику за кровью.

— Твои рассуждения мне понятны, но дело в том, что ты не знал Фейли так, как я, — отозвался Виг. — Повторяю, она руководствовалась прежде всего интересами дела, практически не принимая в расчет личные потребности. Она никогда не отдала бы Селесту на попечение Эмили, потому что это обременило бы последнюю. Эмили должна была располагать полной свободой, чтобы, передвигаясь по стране, собирать сведения, завоевывать расположение влиятельных людей и, в конечном счете, оказаться при дворе твоего отца.

— Ты говорил, что поначалу Фейли хотела сделать Селесту пятой волшебницей, — задумчиво произнесла Шайлиха. — Почему же она отказалась от этого намерения? Почему, отправляя сюда Сакку, не велела ей найти свою дочь, что, наверное, было совсем нетрудно? И главное, почему предпочла меня своей дочери? Это выглядит как-то... бессердечно!

— Бессердечно, — повторил слепой маг. — Мне очень жаль говорить тебе такие вещи, Селеста, но это слово лучше всего характеризует женщину, которая была твоей матерью. Как только Шайлиха появилась на свет, стало ясно, что исключительные качества ее крови в большей степени соответствуют планам Фейли. И она, не колеблясь, оставила все мысли о тебе. Если бы ей удалось обратить в свою веру Избранную, та стала бы лучшей предводительницей Шабаша, чем сама Фейли или ее дочь. Поэтому Фейли прежде всего занялась Шайлихой, считая, что, в случае успеха, всегда успеет вернуться за дочерью.

— И где же моя мать сейчас? — подавленно спросила Селеста.

— Все они, за исключением Сакку, погибли, уничтоженные вызванными ими самими в результате неправильного проведения ритуала «причастия кровью» смертоносными лучами. А вторая госпожа Шабаша покончила жизнь самоубийством, прыгнув с крыши Цитадели, их логова, не желая отдавать Тристану его еще не родившегося сына, — с нотками грусти в голосе ответил Виг.

Принц опустил взгляд. «Николас, мой первенец», — с болью подумал он.

Неожиданно в разговор снова вступил Феган.

— Виг, мы упустили из виду две очень важные вещи, с которыми нужно разобраться как можно быстрее.

— Какие же? — спросил Верховный маг.

— Первое и самое настоятельное — «чары времени», наложенные на Селесту. Если Рагнар догадается, что она с нами, а не просто сбежала, он в приступе ярости может применить «заклинание смерти». Вряд ли ты захочешь потерять свою дочь, едва обретя ее. Значит, мы должны немедленно наложить на нее свои чары, перекрывающие первые. Тогда, что бы ни сделал Рагнар, наши заклинания будут продолжать действовать. Если он отменит свои, она почувствует легкое недомогание, не более того. — Феган перевел взгляд на прекрасную женщину в зеленом платье. — Если ты почувствуешь что-то необычное, когда мы наложим на тебя свое заклинание, тут же поведай об этом, дитя мое.