Ник Перумов - Война мага. Том 4: Конец игры

Но этого мало. На огромных пространствах Мельина, сейчас мёртвых, покинутых всем живым, хозяйничали козлоногие. Этого так просто не оставить, они способны истребить ещё множество жизней, забрать с собой, даже погибнув сами.

И потому следом за чёрным копьём идёт Эвиал.

Мир, сорванный с основ, его корни рассечены. Ему требуется якорь.

Император видел, как заполненная чёрным пламенем пропасть Разлома раскрывается. Тьма не стягивает разрыв в плоти мира, она не властна соединить несоединимое. Её огонь очистит рану, но исцелит окончательно её совсем иное.

И Спаситель испускает последний вопль, от которого падают навзничь все, от мала до велика в Эвиале, крик распадающейся человеческой оболочки.

Эвиал идёт следом за чёрным копьём, и те моря, что остались серы и безжизненны под вековой тенью Западной Тьмы, первыми сталкиваются с раскрывшейся пастью Разлома.

И Мельин, и Эвиал сотрясаются. Рушатся стены городов, обваливаются высокие башни и шпили — но мёртвые камни нетрудно сложить наново.

Император видит, как исполинские массы воды врываются в Разлом. Чёрное копьё раздвигает складки реальности, творя невозможное: два мира сливаются в один. Сходят с ума потоки свободной магии, чудовищное столкновение жадно осушает их до дна, и в Межреальности разражается шторм, равного которому Упорядоченное не видело уже много, много веков…

В последний раз такой бушевал, когда один Истинный Маг, вернувшись из изгнания, принял Зерно Судьбы своего последнего настоящего ученика.

Огромный северный континент Мельина разрывает: там, где был Разлом, появляется новое море, трещина доходит до северной оконечности, до вечных льдов. И туда, в это новое лоно, ложится Эвиал.

Над слившимися мирами носится неистовый феникс, Император чувствует, как он сшивает, стягивает незримыми нитями плоть двух миров.

Моря Эвиала сузились, Правая и Левая Клешни приблизились к Старому Свету; но Западной Тьмы нет, нет и тех, кто держал прекрасного феникса в клетке.

Очищается небо, и два солнца, помедлив, тоже сливаются в одно — оперение феникса вспыхивает дивным многоцветьем.

Люди в Эвиале медленно поднимаются с колен. Безвременье кончилось. Всё успокаивается. Дуют ветры и плывут облака, и кошки возвращаются к нагретым местам…

— А тебе всё это хранить, мой Ученик, — слышит Император, и знает, что это правда. Ему не вернуться обратно, но он увидит, как родится и как станет расти его сын. Иногда, во снах, Император сможет приходить к нему и рассказывать.

А ещё он придёт к Сеамни. К своей Тайде. И тоже расскажет ей всё-всё. И она поймёт, конечно же, поймёт, не может не понять!

Император раскинул незримые руки, обнимая весь Мельин. Он знал — ему предстояло стать корнем и кроной, почкой и листом, ветром и волною; ему хранить два слившихся вместе мира и постараться сделать так, чтобы обитатели их поняли, что можно жить рядом, не вцепляясь друг другу в глотки.

Но это потом.

Сейчас его ждёт Учитель.

Нет, это слово неверно. Наверное, ближе всех окажется иное — «друг».

…Это очень странное ощущение — не иметь тела и видеть всё не только перед собой, но и справа, и слева, и даже сзади.

— Гвин! — Голос спокоен и уверен. Император поворачивается — и его взор тотчас сужается, вновь делаясь как у человека.

Высокий и широкоплечий, в чёрной броне с развевающимся алым плащом за плечами, Ракот шагает навстречу, протягивая руку — как равному.

— Спасибо тебе, друг.

— Разве не ученик, нет? — Тело Императора вновь проявляется из ничего, словно выныривая из незримого сумрака. Знакомые латы, вычеканенный василиск — но белые перчатки исчезли бесследно. Впрочем, нет, не совсем бесследно — левая рука изуродована шрамами, кожа тёмно-багрова.

— Ученик? Да, наверное. Как и я тебе, — кивает Ракот. — Мне кажется, что мы можем многому друг от друга научиться. Друг от друга, — повторяет он.

— Ты знаешь моё настоящее имя?

Ракот кивает.

— Ты мне открылся.

— Так называет… называла меня только Сеамни.

Воин в чёрных доспехах кладет руку на плечо Императору.

— К этому не привыкнешь. — Он понижает голос: — Ты должен был остаться там, внизу, но, верно, горел слишком жарко и ярко. Котёл не выдержал. Ну и я помог, самую малость. Уже после того, как твоё пламя помогло вырваться и мне с братом.

— Так я…

— Да. — Ракот смотрит прямо в глаза Императору. — Ты — дух, хранитель нового мира. Мой тебе совет — отыщи Храм Океанов, с ним ничего не должно было случиться. Тебе найдётся о чём поговорить с его Хозяйкой. Ну и я тебя не оставлю.

— Моё тело. Оно…

— Только когда я рядом, — перебивает Ракот. — Большего не проси. Не могу.

— Просить не стану. — Император гордо вскидывает голову.

— Да, мы не просим, мы берём сами. Но с братом я всё-таки тебя познакомлю.

Хедин ошеломленно огляделся.

Тела нет. Далеко под ними — мир. Новый мир. Слитый из двух старых.

Ни в Эвиале, ни в Мельине не осталось и следа гнили. Чёрная пылающая волна, выплеснувшаяся из Разлома, прокатилась по занятым козлоногими землям, не оставив после себя ничего живого. Но всё же это была земля, а человеческие руки и пот рано или поздно оживят её.

Ловушка Игнациуса лопнула, не выдержав соударения миров. Чудовищные жернова перемололи хитроумно сплетённые заклинания, и братья-боги оказались на свободе.

Никогда ещё за всё время своей «власти» над Упорядоченным Хедин не был настолько близок к гибели. Никогда ещё не замирал так надолго перед бездной, никогда не смотрел столь пристально в многоглазую личину Ничто, терпеливо, словно подколодная змея, ожидающую редкостную добычу.

Разламывающая боль. Тела нет — распалось и вернётся не сразу.

Брат где-то рядом. Ему, кажется, досталось больше, однако он не один — с ним ещё некий дух, бывший ещё совсем недавно человеком. Они о чём-то говорят, и Хедин с удивлением чувствует нечто вроде узнавания — Ракот обрёл своего Хагена.

Вернее, нет. Не просто ученика. Нечто большее, много большее.

Друга.

Где-то рядом и Хаген. С ним ничего не случилось, Познавший Тьму уже чувствовал это.

Наваливались бесконечные «дела», неисчислимые тревоги неутихающей войны, и Новому Богу некогда было даже перевести дыхание.

Пройти по следу развоплотившегося Спасителя.

Выяснить, что случилось с Эйвилль.

Узнать, сработала ли его ловушка — вампирша должна указать дорогу к Дальним. Следов не могло не остаться.

Это также не терпит отлагательств.

Но это уже обычные заботы и тревоги…

— Сильвия! Ты слышишь меня? Очнись, дочка, очнись!

Твёрдый камень, холодный, ледяной, но воздух над ним тёплый и нежный. Но странно густой, словно вода — нет, пожалуй, это не воздух, это именно вода, разреженная и смешанная с аэром до такой степени, что ею можно дышать.