Ник Перумов - Война мага. Том 4: Конец игры

— А кто ж тогда?! Это их магия, больше ничья!

— Смотри, госпожа! Смотри, вверх, увидишь!.. — Эфраим вскинул тонкую руку, тыча пальцем в зенит. Мегана подняла глаза — и оцепенела.

Небеса раскрылись. Словно на церковной фреске, из рассеченного небосклона к земле протянулась призрачная лестница, тысячи тысяч отливающих золотом ступеней. И по ним неспешно, словно сознавая собственное могущество, спускалась сияющая человеческая фигурка. Нарушая все законы естества, она видна была во всех деталях, словно находилась на расстоянии вытянутой руки.

Старый хитон. Стоптанные сандалии — Мегана могла разглядеть даже потёртые переплетения сыромятных ремешков. Жёсткая чёрная бородка, скорбно-спокойный взгляд.

— Спаситель… вступил… — цепенея, прошептала Мегана.

— Спаситель. Вступил, — кивнул Эфраим. Серая кожа вампира побелела.

— Конец всему, — выдохнула чародейка.

Как же обидно умирать, так и не повидавшись с Аном, не обнявшись… не проведя вместе ни одной ночи от заката до рассвета…

Кажется, она завыла, словно лишившаяся выводка волчица. Эфраим неловко, боком, придвинулся к ней, осторожно принялся гладить по плечам, пытаясь утешить — хотя какие уж теперь утешения!

— И ничего не сделать? Совсем-совсем ничего? — закусила губу чародейка, забывая сейчас даже о вампирьем яде в собственных жилах. Оживали ненависть и жажда борьбы. Нет, если уж умирать, так с оружием в руках, в бою, а не на бойне!

— Тебе лучше знать, государыня. Ты была верной Его дщерью, разве не так?

— Так-то оно так, — сквозь зубы процедила чародейка. — Только в священных книгах и даже в «Анналах Тьмы» ничего не говорилось, что делать, если Он уже в мире. Разрушитель жив, и, значит…

— Милорд ректор тоже ведь жив, — вскользь заметил Эфраим. — И он где-то в Нарне, если я правильно помню слова госпожи.

— Вот я и думаю, — мрачно процедила Мегана, — не его ли это заклятье… или с его помощью проделанное. Не представляю, кому в Эвиале под силу осуществить подобное в одиночку! Может, Ан пытался остановить Его… может…

— Так следует, наверное, скорее разыскать милорда ректора?

— Да. Ан говорил… обещал… что я смогу пройти к нему. Тонкие пути, понимаешь…

— Понимаю, — перебил вампир. — Но с милордом ректором в эдакой круговерти всякое случиться могло. Так что, если моя госпожа не против, я бы отправился на поиски.

— Отправляйся, — почти равнодушно проговорила волшебница. — Только смотри, как бы не подстрелили тебя в этом Нарне…

— Небось, не подстрелят, — самоуверенно бросил Эфраим, перекидываясь.

Летучая мышь взвилась ввысь и легко помчалась на запад; Мегана, по привычке обхватив руками плечи, вновь присела на бревно. Нет, она не чувствовала ни холода, ни голода, ни жажды — вампирий яд таки действовал; волшебница вновь и вновь вспоминала сейчас строчки Писания, те самые, где говорилось о последних днях и Втором пришествии Спасителя.

Уже заплакали кровавыми слезами образа. Доставшаяся дорогой ценою виала с чародейской субстанцией, влагой Его жил, — к чему она теперь? Или — подсказывало неразумное и несдающееся человеческое естество — ещё, может, и пригодится?..

Дальше обещалось нашествие Тьмы и её чудовищ. Исполнилось, если считать за это случившееся в Аркине и его окрестностях.

Следующим по списку шёл «великий мор». Этого вроде б не случилось, по крайней мере никаких вестей об этом пока не разнеслось.

После великого мора следовала не менее великая битва «многих собравшихся племён» против Него с «малой дружиной верных». Там, где «трава встретит горы, а песок — море». Что подходит под это описание?.. Салладор? Что-то ещё восточнее?

Во всяком случае, должно пройти ещё немало времени, приободрилась Мегана.

Разорванное время, думал Анэто, бредя в окружении многочисленной стражи из нарнийцев и эльфов Вечного леса. Руки мага оставались связаны, горло по-прежнему колол кинжал, только уже не Шоара — Тёмного эльфа заменил бессловесный ассасин Храма Мечей.

Разорванное время — ночь всё не кончается, и это не метафора. Не меньше пяти часов, по подсчётам Анэто, они пробирались извилистыми лесными тропинками, а рассвет даже и не думал наступать.

Ярость сменилась усталостью и равнодушием. Предположим, он сможет перебить изменников-эльфов всех до единого, не даст им «уйти от возмездия», но как это поможет остальным в Эвиале? Разве это задержит Спасителя хоть на миг?

Последние дни, поистине. Всё оказалось напрасным, Анэто; хорошо хоть, что ты успел узнать вкус поздней, но настоящей любви. Мег… ты так и не смог позвать её, не успел перекинуть к ней, единственной и неповторимой, невидимый для прочих мост, не успел ни посмотреть в глаза, ни сжать в объятиях.

Маловато ж ты сделал в свой жизни, милорд ректор. Учился, медленно, но верно лез вверх по ступеням чародейской иерархии; вроде б добился своего, сделавшись сперва самым молодым деканом в истории Ордоса, а затем — и самым молодым ректором. Пост главы Белого Совета не заставил себя ждать; а с ним — и долгие распри с Волшебным Двором, в особенности — с одной зазнавшейся и нахальной волшебницей, возомнившей себя невесть кем.

Сколько шпилек подпущено, сколько произнесено ядовито-вежливых колкостей… Анэто аж заскрипел зубами, совсем забыв сейчас и о Спасителе, и о собственной участи. Упущено, потеряно без возврата, разменяно на уважительно-завистливые взгляды коллег, когда ему удавалась в очередной раз оставить Волшебный Двор в дураках. И, стыдно вспомнить, тогда это казалось таким важным, таким нужным! Авторитет Белого Совета! Единство магов Эвиала, столь вопиюще попираемое всё тем же Волшебным Двором, не признававшим никаких авторитетов, кроме своего собственного!

— Как же вы меня боитесь… — прохрипел маг, когда молчание стало совершенно невыносимым. — Ненавидите и боитесь. А ведь туда же, почтительно учились в моей Академии, нарнийцы! Неужто совсем забыли и стыд, и совесть?

— Не стоит даром тратить слова, — спокойно отозвался Шоар. — Например, мои честь и совесть — ничто по сравнению с благом Нарна. Мой народ должен жить. Если я расстанусь с упомянутыми честью и совестью — что ж, значит, такова плата.

— Какая удобная философия, — скрипнул зубами Анэто. — Можно оправдать любые грязь и гнусь!..

— Ты же знаешь — мы, нарнийцы, никогда не занимались ни «грязью», ни «гнусью», — казалось, Шоара невозможно вывести из себя. — Иначе ты бы первым указал нам на дверь твоей Академии. Мы поступаем так, как поступаем, с тяжёлым сердцем. Мы не гордимся этим поступком, поверь.

— А по-моему, очень даже гордитесь, — Анэто вскинул голову. — Мол, вот я какой — ни жизни мне не жаль, ни чести, что ещё дороже.