Елена Первушина - Короли побежденных

Но Кайрен несколькими словами разбила мой хрустальный замок, и сейчас я видел перед собой живую Иду, слышал ее дыхание, чувствовал запах ее волос и знал, что по утрам она уже выдергивает седые волоски и радуется, что родилась блондинкой, знал, как плачет, заметив новые морщинки на шее или в углах глаз, знал, как больно ей видеть чужих детей, как устают к вечеру ее ноги, как болят и набухают синие клубки жил под коленями. И знал, что не было, нет и не будет для меня женщины желаннее, что никогда больше ничьи запястья, колени, грудь не будут мне казаться средоточием мира. И если бы мне сейчас сказали: «Одна ночь, а потом подожги свой дом и выколи себе глаза», я бы согласился. И может быть, для нее важней всего знать, что хоть кто-то, пусть даже сумасшедший кол-дун-асен, вот так до одурения ее любит. Но нельзя было. Совсем нельзя. У нас ничего общего нет и быть не может. Я это давно решил.

И тогда, чтобы не сойти с ума, я стал говорить все, что лезло в голову — она все равно не поймет.

— Вот вы сказали, что есть такой закон, правило — когда двое в комнате, дверь должна быть открыта. Чтобы каждый мог войти, удостовериться. И вам самой неудобно, потому что получается, что вы о каждом госте думаете плохо, а на самом деле все не так, это просто обычай такой. Но ведь это закон церетов, а вы сейчас на земле асенов. А вы сами говорите, что путешественникам многое дозволяется, а обычаи асенов вы выполнять не обязаны. Вот и получается, что только сейчас вы и свободны и можете сделать все, что захотите, даже если какое-то дурацкое правило запрещает это. Вы мне не поверите, а если и поверите, то спросите: «Для чего же нарушать правила?» Но может, их нужно нарушить не для чего-то плохого, а для хорошего? Не знаю. Вот я их всегда нарушаю. Не потому, что получится хорошо, а потому, что не могу иначе. Но может быть, вы знаете, как сделать что-то хорошее, однако никогда не решитесь, потому что закон нарушать страшно, и что тогда случится, предсказать нельзя…

Не знаю, долго ли еще я нес бы этот бред, но тут наконец пришел Вестейн. И я сразу понял, что значит блажные глаза, и понял, где он был, потому что от него пахло духами кузины. Мне стало смешно и легко. Ида, извинившись, ушла, мы остались вдвоем, и я сказал, почему-то обратившись к нему на «ты»:

— Прости, пожалуйста, что потревожил тебя так поздно, но это дело может и для тебя оказаться важным. Ответь мне, пожалуйста, на два вопроса, потом я тебе все расскажу. Не удивляйся, ладно?

Он улыбнулся. Его сейчас трудно было чем-нибудь удивить. Он был добр и полон участия ко всем вокруг.

— Какой разговор! Спрашивай.

— Ты когда-нибудь имел дело с Домом Ойсина?

— Нет. Никогда.

— А с кем-то еще из аристократов пытался договориться прежде, чем познакомился с Дирмедом?

Вестейн задумался. Я очень боялся, что он солжет из осторожности. Но он почему-то мне поверил.

— Да. Еще в самом начале. Я тогда встречи с королем искал. Я думал, что от короля все зависит. И тогда один аристократ меня королю представил.

— Кто?

— Ивэйн, сын Энгуса.

— Все. — Я вздохнул и опустился наконец на стул. — Все, конец. Кольцо замкнулось. Я свободен.

— Что?

— Садись, — велел я Вестейну. — Садись, слушай.

И я рассказал ему все. Всю картинку, которая была теперь у меня перед глазами.

— Началось это все с двух тардов. С господина Хольма и его сына Лейва, которые решили перебраться в Лайю и торговать сукном. Дому Ивэйна это не понравилось, и он с легкостью разорил незваных конкурентов.

Самым разумным для Ивэйна было бы затем купить тардов с потрохами и заставить их работать на себя. Но в Доме Ивэйна всегда строго соблюдали древние законы чистоты крови. Он не мог потерпеть, чтоб тарды жили и торговали в Лайе.

И тардам пришлось бы плохо, если бы они не нашли новых покровителей. Не все так принципиальны, как Дом Ивэйна. Многие сейчас беспокоятся о будущем. Многие понимают, что тарды уже никуда не денутся, что с ними нужно торговать, их нужно постепенно привязывать к себе. Тардские деньги ничуть не хуже асенских, и чем больше их осядет в Лайе, тем лучше.

Так вот, Дом Ойсина принял Хольма и Лейва под свое покровительство, с тем чтобы они помогли наладить связи с другими торговцами в их княжестве. В Стране Кораблей — Баркхейме. А потом приехал ты, Вестейн из Веллирхейма, и стал уговаривать асенов заключить союз с твоим князем.

— И Ивэйн помог мне, — перебил Вестейн. — Почему он не вспомнил о том, что ненавидит тардов?

— Это ты думаешь, что он тебе помог. На самом деле он представил тебя королю, который не обладает никакой реальной властью. А ты, наверное, в благодарность осыпал его подарками. Так было дело?

Вестейн кивнул.

— Хорошо. Но тут забеспокоился Дом Ойсина. В их интересах, как ты понимаешь, было, чтобы Лайя заключила союз с Баркхеймом. И в предстоящей войне, и дальше, на долгие времена. Два Дома аристократов принялись вертеть королем так и этак — и наткнулись друг на друга. Немедленно заработали две шпионские сети, дабы любой ценой выяснить, что нужно сопернику. Скоро о связи Дома Ойсина с Баркхеймом стало известно Ивэйну. Он, конечно, сумел бы распорядиться этим козырем по-умному, но тайну узнал Энгус, сын Ивэйна. А он почему-то еще не растерял всех иллюзий и решил известить об этих интригах короля.

Вот тут Ойсин забеспокоился. Король — невелика птица, но если другие Дома узнают, что Дом Ойсина первым вышел на Баркхейм, они объявят главу Дома предателем и с наслаждением его утопят, а утопив, поделят его наследство.

И Энгусу подписали смертный приговор. И Ойсин разыскал в Империи бэрса, чтоб ни одна живая душа не догадалась, кто стоит за смертью Энгуса. И бэрс, не посрамив своего ордена, разыграл убийство так, что за него осудили невиновного.

— И Ивэйн отказал, когда я просил его помочь, дважды, — закончил Вестейн. — Но если доказать, что Ойсин платил бэрсу для убийства аристократа, союза с Барком не будет никогда. Ты можешь?

— Погоди, — сказал я. — Погоди. Все, что мог, я уже сделал. Никаких доказательств у меня нет, а если бы и были, я не стану тягаться с Домом Ойсина.

— Почему? Думаешь все же, они — святые?

— Нет. Просто я знаю, как это опасно. Я и тебе рассказал все это, чтобы предостеречь. Если Дом Ойсина не побоялся убить аристократа, то уж с тардом они церемониться не будут.

— Но я ж говорил тебе уже! Если будет союз с Барком, Лайи не будет. Ты потеряешь свою землю, если будешь трусить сейчас.

— Ты думаешь, я боюсь Дома Ойсина? Я боюсь себя. Тут Вестейн уставился на меня так, что я понял: пожалуй, в своих откровениях я заехал слишком далеко.

— Пойми, я — глупый провинциал, я случайно замешался в большую политику. Ничего не знаю, ничего не умею и могу, сам того не желая, разворошить весь здешний муравейник. Может быть, уже разворошил, — добавил я, вспомнив физиономию стражника, когда я протягивал ему трубку. — Если бы мы с тобой были в лесу, я знал бы, что можно, что нельзя, где страшно, где нет. А здесь я слеп и опасен. Поэтому лучше ты сам. Посоветуйся с Кайрен, с господином Дирмедом, с твоим церетом, наконец. Кстати, где он шатается ночью? Это точно небезопасно.