Александр Рау - Ястреб на перчатке

Меня опять пришли убивать. На этот раз открыто.

Обидно. Почему делать добро так опасно? Безмолвный вопрос ночному небу. Ответа нет. Луис — влечение к Изабелле затмило ему голову. Гонсало — этот явно метит на мое место, хотя себя, наверное, оправдывает другими, возвышенными причинами. Блас — прямой как меч, честный враг. Открыто заявил об этом. Он не простил мне ни ту троицу на набережной, ни Филиппа, ни Марию де Тавору. Куклы, мнящие себя самостоятельными и не знающие о своей настоящей природе. А кукловод сейчас в безопасности. Герцог Гальба сейчас сидит и пьет ночной кофе, ожидая известий. Я могу убить этих трех, но он останется безнаказанным, почти. Я связан королем, он не позволит причинить вред дяде. Можно пожаловаться Хорхе, но не буду — это признак слабости.

Трое ночных гостей молча стояли, отбрасывая длинные тени. Одетые как на парад, одно слово — аристократы, привыкли жить и умирать красиво. Лица суровые решительные, в глазах…

Так, чуть-чуть магии — и в темноте я стал видеть лучше кошки. В глазах троицы легко читалась готовность убивать и умирать.

Неужели они на что-то надеются?

— Приветствую вас, сеньоры. Эта сцена словно взята из сказки. Герои спасают красавицу от мерзкого колдуна. Слишком банально — вам так не кажется? — громко поинтересовался я.

В ответ тишина. Они ждали, не говоря ни слова в ответ, пока я закончу, не нападали. Излишняя вежливость — недостаток благородного воспитания. Пришел убивать — убивай.

Гонсало. Мой бывший ученик увешан амулетами, собран и сосредоточен.

«В магическом поединке побеждает не грубая сила, а умение. Чаще проигрывает атаковавший первым» — прописные истины, этому я учил Гонсало. Но сегодня честного поединка не будет. Пора преподать ему еще один урок — чем теория отличается от практики, а заносчивый новичок от настоящего боевого мага.

Заклятие Пут — одно из простейших. Гонсало отбил бы его без труда, но я вложил в заклятие огромную силу. Мой ученик был к этому явно не готов. Это как если бы мы собрались фехтовать на рапирах, а я в нарушение правил метнул в него кузнечный молот.

Руки Гонсало взметнулись, творя защитные пассы, и застыли в движении. На лице чудная смесь злости, недоумения и обиды. Не человек, а статуя искусной работы.

Я слишком увлекся, наводя напоследок иллюзию цепей, чтобы унизить еще больше его гордость. Ведь Гонсало продолжал все видеть и чувствовать. Я отвлекся и не заметил, как Феррейра вытащил из-за плаща взведенный арбалет. Гвардеец запомнил, как сумели меня ранить люди д'Обинье. Арбалет маленький, длиной в локоть, — но и этого хватило.

Короткий болт ударил меня в грудь, граненый наконечник пробил правое легкое. Я зашатался и упал. Наконечник был отравлен. Яд сразу же попал в кровь.

Амулет-сапфир на груди, под рубашкой, вспыхнул ослепительно-синим пламенем, борясь с ядом и страшной раной. Хорхе, стоявшего на краю жизни и смерти, такой же амулет спас. Но за обеденным столом короля не пытались добить убийцы с мечами.

Луис бросился к застывшему Гонсало. Феррейра осторожно подошел ко мне. В руке меч, одно движение — и я умру. Безголовый чародей не опасен.

Блас, любитель стрельбы из арбалета, приставил меч к моему горлу, осторожно заглянул в глаза мертвого, как ему казалось, чародея. Что он хотел там увидеть, в моих глазах? В глазах того, кто однажды спас ему жизнь, чтобы пасть от руки спасенного.

Но я был жив. Когда наши глаза встретились, я передал ему свою боль, многократно усилив ее. Иллюзия оказалась действенной. Феррейра даже не дернулся, что было бы для меня фатально, у него не было сил. Адская боль сковала все тело. Через мгновение он просто упал без сознания.

Я уже поднимался, амулет на груди бешено пульсировал, давая силы, когда Луис обернулся взглянуть на поверженного мага. Увидев, что враг жив, а Феррейра без движения лежит на земле, он кинулся на меня.

В руке поэт держал длинный узкий меч. Вроде бы обычный эсток, но лезвие излучало белый свет. Так, значит, вот что имел в виду Хорхе, говоря, что хочет проверить волшебный меч.

Что ж, давай проверим, подумал я. На пальце у Луиса сверкнуло знакомое серебряное колечко. Агриппа снял его с пальца брата и вручил мстителю.

Вокруг моей левой руки вспыхнул прозрачный щит Силы — надежная защита. Я хорошо подготовился, не пренебрег разнообразными амулетами. Воздушная полусфера держит залп сотни лучников, что ей один меч! Феррейра застал меня врасплох, но такое удается лишь однажды. Виконт был мне неопасен.

Удар. Руку обожгло. Не может быть! Меч действительно зачарованный — хоть и не смог пробить, но все же ослабил защиту воздушного щита.

По локтю словно бы полоснули тупым ржавым ножом. Новый удар — новая рана. Воздушный вихрь отшвырнул Луиса вниз по ступенькам. Но он поднялся и, не чувствуя боли, вновь бросился на меня.

Рана в груди слишком тяжела. Я ослаб. Сил хватало только на простейшие заклятия. Раз за разом я отбивал атаки виконта. Левая рука стала одной большой раной: иссечена, изрезана, как старая кухонная доска.

«Поцелуй пламени». «Бич ветра». «Колючая роза». «Боль». Я не хотел убивать Луиса. Но на его месте любой бы уже сдался, отступил. Лицо обгорело, все тело изрезано, кожа лопается, адская боль выворачивает суставы. Но он вновь и вновь атаковал меня. Бросался вперед, чтобы пасть, скатиться вниз по ступеням и снова подняться.

Что движет им? Ведь нет надежды, я не отступлю.

— Остановись, безумец! — кричал я, но бесполезно. Какое бессмысленное, глупое упорство. Глупое, но вызывающее уважение.

Виконт опять атаковал меня, шатаясь, с трудом держа меч в руках. Я вдруг посмотрел ему прямо в глаза. Посмотрел — и увидел там себя. Себя двадцать лет назад. Такого же глупого мальчишку, из последних сил, на злобе, гордости и отчаянии кидавшегося на врага. Я ведь тоже тогда бился за свою любовь…

— Черт! — закусываю губу от боли, отвлекся, задумался.

И вот результат. Виконт, шатаясь, все же сумел подняться вверх по ступенькам, падая, резанул меня по ноге. Неглубоко, но все же ранил.

Прочь эмоции! Взмахом руки откинул Луиса к подножию лестницы.

Мне не хотелось убивать этого наглого поэта. Он сумел вызвать у меня уважение. Даже сострадание.

— Хватит, глупец, брось меч, успокойся, незачем губить себя! — втолковывал ему я, но все напрасно.

Луис сжимал меч Веры окровавленными ладонями. Его нельзя было зачаровать, подчинить себе, лишить воли. А убивать не хотелось.

Я четко осознал в тот момент, что, если он умрет, Изабелла умрет тоже, покончит с собой. Без него нет ее. А с ним… с ним я ничего поделать не мог. Только убить. Но это не выход.

Неприятные, запрятанные в самые потаенные углы памяти, вызывающие боль воспоминания в тот момент вновь резко напомнили о себе. Была уже в моей жизни похожая ситуация. Когда убийство — единственное решение, но убивать не хочешь, не можешь. Но понимаешь, что должен. Обязан, ради себя, своей гордости, чувства собственного достоинства. Гийом, Играющий со Смертью, не может оставить безнаказанными вызовы и оскорбления.