Владимир Русанов - Мести не будет

Честно признаться, студиозус как ни старался, а вспомнить подробностей той схватки не мог. В памяти всплывал отчаянный крик атакующих лужичан, щелканье самострелов, визгливое ржание коней. Он скакал вместе со всеми. Не слишком надеясь на саблю, потрясал заряженным арбалетом, кричал: «Белый Орел! Шпара! Вожик!!!» Потом справа возник грозинчанин на светло-сером, словно прихваченным изморозью, коне. Ендрек успел заметить тонкие усики на раскрасневшемся с мороза лице, выпученные глаза и нажал на спусковой крючок. Граненый бельт вошел драгуну прямо в распяленный криком рот...

В горячке боя он даже не понял, что сделал. Осознание пришло позже. И тогда он заблевал коню всю гриву. Хотелось остановиться, упасть лицом в снег, но драгуны наседали, щелкали арбалеты, валились с седел люди, кувыркались в сугробах подстреленные кони.

Позже, когда они оторвались от погони, запутали следы и получили возможность дать роздых скакунам, Меченый подъехал к Ендреку, покачал головой:

— Т-т-ты хотел научиться убивать?

Не в силах отвечать, студиозус кивнул.

— В-видишь, убивать м-м-мерзко. Лечи...

Лекса дернул медикуса за рукав, отвлекая от воспоминаний. Шепнул, обдавая запахом лука:

— Ты... того-этого... считаешь?

— А то?

— Считай-считай, а то вляпаемся... того-этого... как давеча.

Легко сказать!

Похоже, грозинчане через Блошицы перебрасывали на восток свежие воинские части, а назад отводили потрепанные в боях. Если вчера вечером численность драгун, снующих по единственной улочке села, не превышала полусотни, то сегодня с утра возросла на глазок до двух сотен. Ни свет ни заря постояльцев шинка выгнали на мороз. В освобожденное помещение с двух подвод натаскали ковров, сундуков, охапок карт и свитков.

— Видать... того-этого... важную шишку ожидают... — заметил Лекса.

Ендрек молча кивнул и продолжал считать, попутно прислушиваясь к резкой дребезжащей речи грозинчан. Он понял так, что пока село занимает Бжезувский полк драгун, а ожидается прибытие пана полковника, и в шинке будет командная ставка.

Солнце поднялось довольно высоко, а драгунского полковника все не было. Зато с востока начал втягиваться обоз с ранеными. Студиозус вновь навострил уши. Грозинчане говорили о стычке под укрепленным городищем Броска, что в пяти поприщах севернее Жеребков — приблизительно полпути на Уховецк. Раненые принадлежали к Пищацкому и Здзиловищанскому полкам, а потрепали их все те же нападовцы и жеребковцы, усиленные парой сотен Крыковских гусар.

«Когда же великолужичанские хоругви в бой вступят? — подумал Ендрек. — Ведь силы немалые от Выгова переброшены еще в бытность пана Зурава гетманом. Чего ждут? Почему медлят, не помогают собратьям?»

Раненых начали размещать по домам сельчан, выгоняя жителей на улицу. С десяток кметей приставили к развернувшемуся на подворье старосты полевому лазарету. Нескольких кметок заставили отстирывать от засохшей крови и гноя старые бинты.

Задымили большие костры. В котлах забулькала каша, щедро сдобренная бараниной, доставленной из ближайших сараев.

На рысях прошла, не останавливаясь, еще сотня с малиновыми треугольными значками на шапках.

Ближе к полудню стало ясно, что охранять раненых и ставку полковника будет полсотни драгун. Сила, которую не грех и ударить. Не спугнуть бы эту самую «важную шишку», ударив раньше времени.

Ендрек нацарапал угольком на осьмушке пергамента донесение для пана Вожика, засунул листочек в прочный кожаный кошель, висящий на шее Плешки, но отправлять лесовичка в отряд не спешил.

Вместе с несколькими десятками местных уроженцев они тынялись по площади вокруг колодезного журавля и ждали. Ждали неизвестно чего. Как сказал один грозинчанин с нашивками урядника, пан полковник любит речи говорить перед жителями освобожденных сел. Так и сказал — «освобожденных».

— Ладно... того-этого... — прошипел сквозь зубы Лекса. — Приедут наши, там поглядим... того-этого... кто кого освободит. И от чего...

Наконец, в вихре сверкающей снежной пыли промчался десяток всадников. Все как на подбор в добротных полушубках с золотым и серебряным галуном. Первый спешенный драгун укрепил у входа в шинок, там, где обычно торчит шест с пучком соломы, древко с тяжелым бархатным полотнищем, на котором сверкали вышитые золотом три звезды и остромордая рыба. Похоже, осетр. А может, и севрюга.

— Герб Бжезува знаешь? — шепнул Ендрек переминающемуся с ноги на ногу великану.

— Ну, ты как спросишь... того-этого... Плохо, когда не знал, да еще и забыл.

— Вот то-то и оно. Я тоже не знаю.

— Да чего гадать... того-этого? Наверняка полковая хоругвь.

Спешенные драгуны гурьбой вошли в шинок. Трое сразу выбежали и помчались с поручениями в разные концы села. Пан полковник, не отдыхая, принялся за дело.

— Зараз почнется... — пробурчал Хведко, седой и въедливый, как скипидар.

И верно.

Урядник и десяток рядовых быстренько согнали бездельничающих кметей в кучу, приказали стоять тихо и ждать слова пана полковника.

Ендрек едва успел шепнуть Плешке:

— Ищи пана Войцека!

Леший присел, выскальзывая из шубейки. Нырнул под ноги толпы. Селяне если и обращали внимание на него, то думали, что это пробирается чья-то большая собака. Плешка знал о людской невнимательности и ловко пользовался ею.

Студиозус еще успел разглядеть, как лесовик одним ловким прыжком перемахнул покосившийся плетень и скрылся на задах ближайшей избенки. А после всеобщее внимание привлек урядник, звонко выкрикнувший от колодезного сруба:

— Тихо, кмети!!! Пан полковник говорить будет!

Прямиком через опасливо расступающуюся толпу быстрым шагом шли шестеро драгун. Четверо — рядовые, но, скорее всего, личная охрана. А между ними...

Ендрек похолодел.

Пан полковник отличался малым ростом и нескладной фигурой. Словно сломали, смяли когда-то глиняную статуэтку, да так и оставили. Перекошенный на правый бок, рука высохла и скрючилась перед грудью — кисть согнута так, что пальцы едва не касаются предплечья.

Пан Владзик Переступа! Драгунский ротмистр, верный пес цепной самого князя Зьмитрока. Тот, кто преследовал отряд пана Войцека от Выгова до Искороста и обратно до Жорнища.

Вот ты куда нынче вознесся!

В полковники вышел.

Да уж, не зря кровь лужичанскую лил, как водицу, и в союзе с кочевниками даже город целиком вырезать не постеснялся.

Сабля, висевшая на правом боку пана Переступы, показалась студиозусу до боли знакомой. Наверняка утверждать он побоялся бы, но, скорее всего, это была сабля пана Шпары. Да-да, та самая, доставшаяся богорадовскому сотнику от деда.

Мелко мстишь, пан Владзик, мелко. За письмо, оставленное в сундуке со свинцовыми чушками, за удар кончара на берегу Луги...