Владислав Русанов - Пасынок судьбы

Нет, ну разве так можно! Словинец даже за ногу себя ущипнул. Как можно сравнивать ночной кошмар, невесть откуда свалившийся на его бедную голову, с нуждающейся в защите королевной? В том, что Аделия нуждается в его защите, Годимир уже ни капельки не сомневался. Даже образ Марлены из Стрешина начал стираться из его памяти, постепенно замещаясь пока незнакомым, но, несомненно, прекрасным обликом дочери Доброжира. Кстати, несмотря на слышанные только добрые слова, владыка Ошмян ему уже не нравился, Теперь он рисовался в воображении рыцаря лысым, толстым, с обвисшими щеками. Не король, а ростовщик. Такому наплевать на доблесть и честь. Главное — выгоду получить. С урожая кметей, с торговли мастеровых, с отваги рыцарей, с замужества родной дочки…

— Эй, пан рыцарь! — весело окликнул его Олешек. — Просыпайся! Корчма недалече!

— Вот-вот, — пробасил вдогонку пан Тишило. — Повечеряем, отдохнем, а завтра и на Ошмяны. Так ведь?

Годимир открыл глаза. Повернул голову.

Вдалеке, на расстоянии двух-трех стрелищ, торчал высокий шест с пучком соломы, а рядом — несколько приземистых построек. Со двора, увидев выгодных гостей, мчал вприпрыжку корчмарь, размахивая на ходу руками, как степная дрофа крыльями. Хотя откуда местным уроженцам знать о дрофах?

Рыцарь улыбнулся. И тут же услышал удивленный голос Олешека:

— Ух ты! Еще один.

— А ты думал? — ворчливо отозвался Жит.

— Слыхал я про эти заведения. Их так и зовут — корчма против корчмы, — объяснил пан Тишило. — Люди говорили, очень выгодно здесь останавливаться. Потому как корчмари друг у друга гостей отбить норовят, а с этого постояльцам одна только выгода. Так ведь?

Словинец приподнялся на локте.

По другой бок дороги торчал точно такой же шест, стояли дом, хлев, конюшня и… Короче, все, что полагается.

Оттуда тоже поспешал корчмарь, вытирая на бегу руки передником. Видно, прямо от кухонных забот оторвался.

Гостеприимные хозяева достигли телеги почти одновременно. Правый, худой и сутулый, с изрытым рябинами лицом, кинулся сразу к стремени пана Тишило:

— Я — Андрух, пан рыцарь. Андрух Рябой. Прошу ко мне в корчму. Не пожалеешь!

Второй корчмарь малость промахнулся, шарахнулся в сторону, чтобы не попасть под копыта запряженного в телегу светло-солового конька, поскользнулся на глиняной корочке, покрывшей колею. Упал на колени, ударил кулаком оземь:

— Опять Андрух обошел!

Пан Тишило, добродушно улыбнувшись, бросил ему скойц.

А Ратиш с Баженом уже заводили коней на подворье правой корчмы.

Внутреннее устройство корчмы Андруха почти не отличалось от такого же заведения на всей протяженности тракта от Быткова к Стрешину и снова на юг, к зареченским королевствам. Закопченные стены — ведь, по обыкновению, сельские дома топились по-черному; под потолком тележное колесо, уставленное плошками с топленым салом; скобленные столы, сбитые из досок. В общем, корчма как корчма. Не хуже и не лучше других.

В зале присутствовали грустный худой кметь, молчаливо уткнувшийся носом в кружку с пивом, и двое проезжих купцов, отличающихся от селян более добротной одеждой и сапогами вместо опорок. Судя по стоявшей в теньке телеге, затянутой сверху плотной холстиной, торговцы, как и пропавший Пархим, направлялись в Ошмяны, на турнир. Еще бы! В местном захолустье только на турнире и можно встретить больше десятка человек сразу.

Сутулый Андрух, еще больше сгибаясь, с поклонами завел пана Тишило, Годимира и Олешека в корчму.

— Как я рад, вельможные паны, что вы почтили вниманием меня, убогого. Муками Господа клянусь, не пожалеете…

— Не клянись, сын мой, ибо грех это великий есмь! — сурово провозгласил отец Лукаш, перешагивая порог следом за шпильманом. — Ибо клянущийся прежде всего тешит гордыню свою неумеренную.

Корчмарь склонился так, словно ему по затылку поленом ударили. Забормотал что-то в оправдание.

Иконоборец, истово сотворив знамение, благословил полного раскаяния грешника небрежным жестом и прошагал за единственный пустой стол из трех. Уселся, подобрав полы черного балахона и, сложив руки перед грудью, погрузился в размышления. Или молитву… Это кто как понимает, а спрашивать сурового священнослужителя неловко.

Прочие иконоборцы последовали за предводителем. В общем, вели они себя без малейшей доли стеснения и, похоже, тешили гордыню вовсю. Но кто ж из мирян возьмется вслух осудить монаха? Разве что потом, вечером, за глаза. И то может быть, но не наверняка…

Андрух вздохнул, огляделся по сторонам и принялся сгонять насмерть перепуганного появлением благородных господ кметя. Причем, селянин с перепугу никак не мог уразуметь, чего от него хотят, и только крепче вцеплялся пальцами в глиняную кружку.

Корчмарь вполголоса ругался. Кметь сопел и вращал глазами, как страдающий заворотом кишок конь.

— Если благородный рыцарь не будет возражать… — поднялся один из купцов, плечистый, невысокий, с огненно-рыжей бородой. Он сделал приглашающий жест широкой ладонью. — Милости прошу к нам. В тесноте да не в обиде, как говорится… Не побрезгуйте…

Пан Тишило великодушно кивнул:

— Почему бы и нет?

Обрадованный, что неловкость положения разрешилась на удивление легко, Андрух кинулся сметать несуществующую пыль с лавок.

— Прошу вас, прошу, панове. Премного наслышаны о славном рыцаре герба Конская Голова… Польщен честью.

Полещук крякнул, потер затылок. Видно, не любил излишней лести. Качество, достаточно редкое для странствующего рыцаря, ибо для этой братии похвала — бальзам на душу, заживляющий любые раны.

Годимир уселся рядом с паном Тишило. Олешек присел на край лавки напротив них, рядом с потеснившимися купцами.

— Андрух! — повысил голос рыжий. — Хорош суетиться, пива неси. За мой счет пану… — Его цепкий взгляд скользнул по бытковцу. — Прошу прощения, панам рыцарям. И уважаемому шпильману, само собой! Живо!

Корчмарь согнулся в поклоне и исчез.

— Я, панове, Ходась, — представился рыжий. — А это, — он кивнул в сторону молчаливого сотрапезника, — Дямид. Мы издалече. Почти из-под Дыбще. Торгуем помаленьку…

— А я — пан Тишило герба Конская Голова. Странствующий во исполнение обета рыцарь, — ответил полещук. — Со мною пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, также из странствующих рыцарей, а еще шпильман Олешек, по прозванию Острый Язык. Он из самого Мариенберга. Так ведь?

— Точно так, — подтвердил музыкант.

— Очень, очень рады, — затряс бородой Ходась. — Надеюсь, вы в Ошмяны, на турнир?

— Так.

— Ну, слава тебе, Господи! — Купец размашисто сотворил знамение. — По пути!

— Да? — удивился пан Тишило. — С чего бы такая радость?