Алексей Волков - За оградой есть Огранда

— Ну что? — рыцарю казалось, что, услышав подобное предложение, Ольгерд обрадованно бросится ему на шею, однако вопреки ожиданиям проявлять бурные эмоции поэт не спешил. Наверное, понимал дистанцию, отделяющую рифмоплета от вершителя мировых судеб и подлинного носителя разумного, доброго, вечного.

— Спасибо за честь, милорд, — севшим голосом пробормотал Ольгерд, стараясь не встречаться с героем взглядом.

— Ерунда! Свои люди — сочтемся! — В порыве чувств Антошка перегнулся через стол и дружески хлопнул поэта по плечу.

Тот вздрогнул от удара, весь сжался, словно вдруг испугался такого же продолжения.

— Завтра на рассвете и выедем. Питание за мой счет, за каждую балладу плачу наличными. Надеюсь, мы не слишком задержимся в дороге и успеем к решающей битве. Обидно же будет приехать к шапочному разбору! Ни мечом всласть помахать, ни трофеями порядочными разжиться.

Антошка поймал восторженный взгляд Джоана и почувствовал себя так, словно победа над коварным ханом уже одержана. Только Ольгерд по-прежнему стыдливо прятал глаза и сидел за столом затравленным зверьком.

— Не переживай! — утешил его Антошка. — Войско у Чизбурека большое, сможешь тоже подраться вволю. Лишь самого хана не трогай, а остальных руби напропалую. Вдохновение получишь такое, что и не снилось! Да и по дороге приключений, надеюсь, будет навалом.

Ольгерд вздохнул и, не поднимая глаз, неожиданно заявил:

— Вы меня не так поняли, милорд. Я вообще не хочу ехать.

Повисшую после этих слов тишину можно смело назвать гробовой. Особенно по контрасту с доносившимися с площади истошными криками казнимых и радостным улюлюканьем зрителей.

— Как? Почему?

— Я, может, и поэт, милорд, но героем не являюсь точно. — Ольгерд то краснел, то бледнел, но говорить старался твердо.

— Конечно, герой — это я, — как само собой очевидное произнес Антон. — А ты будешь лишь моим спутником.

— Я в широком смысле, — попытался пояснить свою мысль Ольгерд, но Антошка его не понял.

— При чем здесь героизм? Знай, долбай в свое удовольствие всех встречных мечом по черепам, и всех делов. Правда, меч у тебя невзрачный, но подберем у убитых что-нибудь получше.

— Я плохой убийца, милорд, — тихо вымолвил Ольгерд.

Глаза Джоана округлились от очередного признания, а Антошка поперхнулся от возмущения.

— Ты соображай, что говоришь! Убийца — это преступник, который убивает своих жертв из-за злобы или корысти. Если же ты разрубаешь кого-то ради собственной славы или добычи, то ты герой. Чувствуешь разницу?

— Чувствую. — Ольгерд усмехнулся, но улыбка получилась несколько грустной. — Наверное, мне просто не нужна такая слава. Я надеюсь стать известным благодаря песням. Да и вместо добычи предпочитаю гонорар.

— Ненормальный! — выдохнул Антошка.

Как все обычные люди, он относился к сумасшедшим с некоторой опаской и даже сделал попытку отодвинуться от стола подальше. Впрочем, герой быстро сообразил, что подобная форма безумия неопасна для окружающих, и придвинулся опять.

Может, поэт и должен быть отчасти безумным? Не станет же нормальный человек заниматься всякой ерундой, когда перед ним лежит широчайшее поле деятельности!

С другой стороны, соблазн иметь рядом певца был слишком велик, и Антошка решительно махнул рукой на чужие причуды:

— Черт с тобой! Ты только песни складывай, а уж бить врагов я буду сам. Мне больше славы достанется.

— Милорд один в состоянии перебить целое войско, — с гордостью за своего сюзерена сообщил Джоан.

С площади раздался особо пронзительный крик. Ольгерд вздрогнул, словно пытали его, и обреченно кивнул:

— Хорошо. Я иду с вами.

Выступили, как и положено, на рассвете. К воротам Ольгерд пришел пешком с небольшой котомкой за плечами, и Антошка предложил ему третьего коня.

Поэт нерешительно подошел к животному. Конь покосился на него, оскалил зубы и мотнул для чего-то головой.

— Если вы не возражаете, милорд, я пока пройдусь пешком. — Ольгерд смотрел на скакуна с явным недоверием.

— Ну-ну, — покачал головой Антошка, однако возражать не стал. Устанет, живо переменит свое мнение.

— И где этот юго-восток?

На лице Ольгерда промелькнула тень удивления.

— Я думаю, там, — поэт неопределенно махнул рукой в сторону, противоположную восходу солнца, и с непонятным ожиданием посмотрел на героя.

— Тогда веди, — важно кивнул Иванов.

И Ольгерд повел. Кони стремились перейти на рысь, но им поневоле приходилось приноравливаться к идущему пешком поэту. Такой способ передвижения был слишком медлительным и не удовлетворял никого. В том числе и пешехода.

Они отошли от города совсем недалеко, когда Антошка еще раз предложил Ольгерду сесть на коня.

— Благодарю за заботу, но как бы сказать, милорд? — Ольгерд помялся, подыскивая слова: — Дело в том, что на моей родине практически никто не ездит верхом.

— Как? — искренне удивился Антошка.

— На свете немало чудес, милорд.

Рыцарь хотел поинтересоваться, на ком же тогда ездят люди, но отчего-то вспомнил свой родной мир и был вынужден согласиться:

— Да, немало. Но все равно надо жить, как все люди. Тем более ничего сложного в этом нет.

Ольгерд вздохнул и внял уговорам. Он с опаской подошел к животному. Конь почувствовал слабину человека, однако до поры до времени ничем не выказал своего отношения к происходящему и стоял смирно.

Ольгерд решительно, словно речь шла о нырянии в ледяную воду, поставил ногу в стремя и попытался лихо вскочить в седло.

Конь отступил в сторону. Поэт на некоторое время застыл в неудобном положении, но не выдержал и соскочил на землю.

Антошка и Джоан с любопытством наблюдали за манипуляциями своего спутника.

— Смелее! — поддержал Антошка.

Ольгерд вновь повторил попытку. На этот раз ему удалось оказаться в седле, только посадка была неудачной. Он даже не успел взять в руки поводья, когда конь неожиданно взбрыкнул, и растерявшийся Ольгерд потешно полетел вниз.

Потешно, разумеется, со стороны. Самому поэту было явно не до смеха. Во всяком случае, встал он с вытаращенными глазами и долго глотал воздух судорожно раскрытым ртом.

— Может, соломки подстелить? — с подчеркнутым участием поинтересовался Антошка.

— Обойдусь! — Ольгерд наконец отдышался и попытался забраться в седло третий раз.

Конь опять высоко вскинул круп, однако теперь седок был начеку и кое-как сумел удержаться.

— Вот видишь, а ты боялся, — подытожил Иванов и тронул Вороного с места.

По своему характеру рыцарь не отличался особым злорадством, но вид едущего верхом поэта доставил ему немало удовольствия. Очень уж напряженным был Ольгерд, словно ехал не на коне, а как минимум на диком сказочном чудовище.