Катарина Керр - Дни изгнания

– Я поступил так же. Я понимаю тебя, только прошу – будь с ними осторожна. Я не доверяю им.

– Я тоже им не доверяю. Не волнуйся.

– А если предположить, что они воплотятся? Чем они станут?

– Представления не имею. Они, между прочим, тоже. Но мне кажется, они провели здесь столько времени, что станут похожи на нас – я имею в виду эльфов, а не вас, круглоухих.

Слова резанули его, прозвучав зловещим предупреждением. Ни разу с того времени, как они поженились, не проводила Далландра границы между собой и родом Адерина. Это так ранило его, что он не решился что-либо сказать, и момент был безвозвратно упущен.

– Чтобы стать похожими на нас, им придется от многого отказаться, – продолжала Далландра. – На самом деле от многого, и иногда я думаю, что они этого не сделают. А если они не решатся – что ж, кое-кто говорит, что они исчезнут навсегда, а я не хочу, чтобы такое случилось, ни с одной душой. Это будет страшная трагедия.

– Ты права. Но ведь они сами выбрали такую судьбу.

– Сами? У них не будет никакого выбора, если они не найдут того, кто им поможет.

– А зачем им нужна ты? Что-то вроде космической повитухи?

– Ну конечно. – Она выглядела удивленной, что он этого до сих пор не понял. – Именно для этого.

На яркой траве у ручья полусидя-полулежа отдыхал Эвандар. Рядом лежала его арфа. С такого близкого расстояния Далландра видела, что арфа была из настоящего дерева, как и стрела, полученная в подарок, сделана на эльфийский манер, но более тонкой работы, и украшена перламутровым узором в виде водорослей и морских коньков. Он заметил ее интерес.

– Это арфа из исчезнувших городов, точнее, из Ринбаладелана. Моему народу такие вещи достаются нелегко.

– Должно быть, ты забрал ее до того, как город пал.

– О да. – Неожиданно он нахмурился. – Видишь ли, я пытался спасти Ринбаладелан. Конечно, это было безнадежно, даже с моей помощью. Но город был так красив, что мне претила сама мысль о том, что он окажется разрушен.

– Только красота? А как же эльфы, жившие в нем?

– Они жили, умирали, приходили и уходили – это все не мои заботы. А вот драгоценные камни выдерживают испытание временем, и игра света на этих камнях тоже. Гавань Ринбаладена пронзила своей красотой мое сердце, а эти волосатые существа превратили ее в свалку и позволили ей затянуться илом, и сбрасывали туда трупы, и вода стала грязной и вонючей. А потом пришли крабы, стали поедать трупы, а покрытые мехом существа поедали крабов, заболели чумой и умерли, и я смеялся, глядя, как они ползли с раздутыми животами по канавам разрушенного ими города.

Далландру передернуло, и он искренне удивился ее реакции.

– Ты же понимаешь, что они заслужили смерть, – сказал Эвандар. – Они убили мой город, а заодно и всех твоих соплеменников. Я не понимаю, почему ты утверждаешь, что не помнишь Ринбаладен, Далландра. Я точно знаю, что видел тебя там.

– Может, и видел. Мы не запоминаем свои жизни. Душа, помнящая все, несет слишком тяжкое бремя для новой жизни.

Теперь передернулся он.

– Все забыть! Я бы этого не вынес. И жить такой ограниченной жизнью, как вы!

– Эвандар, нам пора честно поговорить, если, конечно, вы умеете быть честными. Ты просишь меня помочь вам, но при этом все время утверждаешь, что не нуждаешься в моей помощи.

– Это все для меня слишком ново. – Он взял арфу и сыграл такую неземную мелодию, что глаза Лалланадры наполнились слезами восторга. – Дело не во мне. Дело в Элессарио.

– А. Ты ее любишь?

– Люблю? Нет. Я не хочу обладать ею. Мне даже не нужно, чтобы она все время была рядом. – Он посмотрел на Далландру. – Я просто хочу, чтобы она была счастлива, и очень не хочу, чтобы она исчезла. Это любовь?

– Конечно, глупый! Это любовь куда более сильная, чем простое желание обладать.

Его удивление было забавным.

– Ну, Далла, если ты так говоришь… Подумать только! – Он сыграл еще одну мелодию, на этот раз забавную, с очень высокими нотами. – Очень хорошо. Я люблю Элессарио, как ни странно это для меня звучит, и она еще молода, слишком молода, чтобы понять, от чего откажется, если последует за вами в рождение и плоть, в бесконечное колесо и в весь этот сверкающий, странный, а иногда липкий, скользкий и мокрый мир, в котором вы живете. И тогда она получит все, что должны были получить все мы, а я смогу спокойно умереть.

– Почему бы тебе не прийти вместе с ней и жить?

Эвандар отрицательно покачал головой и склонился над арфой. Он играл музыку, предназначенную для танцев, это было ясно по быстрым аккордам и по тому, что ноги ее сами задвигались. Далландра заставила себя сидеть спокойно, пока он не закончил играть, неожиданно перейдя в минор и оставив мелодию незавершенной.

– Ты нас не поймешь, пока не попадешь в наш мир, – сказал он.

– Допустим, я пойду туда – просто допустим! Что произойдет с моим телом?

– С этим куском мяса? Тебя это волнует?

– Конечно же волнует! Без него я не смогу вернуться домой к мужчине, которого я люблю!

– Почему это должно волновать меня?

– Потому что без моего тела я умру, и мне придется родиться заново, а вам придется долго ждать и потом начинать все сначала.

– О, это будет утомительно сверх всякой меры, точно? Дай-ка подумать. О, я знаю! Ты же умеешь превращаться из женщины в птицу и обратно, так что если я превращу кусок мяса в драгоценный камень на цепочке, ты сможешь повесить его на шею, и он всегда будет с тобой, а когда ты захочешь домой, просто опять превратишься в женщину. Далла, честное слово, если ты проведешь с нами всего несколько дней – всего несколько – и посмотришь, как мы живем, и узнаешь нас поближе, ты придумаешь, как помочь моей Элессарио, я уверен. – Он улыбнулся. – Моей Элессарио. Которую я люблю. Так странно звучит, но ты знаешь, по-моему, ты права.

Он подхватил арфу и исчез.

Если бы Эвандар просил ради себя, Далландра бы никогда не согласилась, она понимала это даже тогда. Но он просил ради другой души, а это было совсем другое. Она уже достаточно долго встречалась с ними, в частности, с Альшандрой, чтобы понять – старый Невин был прав, у них нет сострадания. То, что Эвандар начинал испытывать любовь, не желая этого, было так важно, и эту перемену надо было лелеять и подпитывать. И хотя Далландра всегда очень внимательно относилась к возможным опасностям, она не хотела, чтобы Адерин узнал, что она собирается пойти на такой риск. Он только начнет кричать и браниться, уговаривала она себя, и вдруг поняла, что уже приняла решение.

Но ей не хотелось лгать Адерину, поэтому она ничего не сказала ему, уезжая тем утром. Отъехав на пять миль от лагеря, она расседлала лошадь, повернула ее в сторону табуна и, шлепнув по крупу, отправила домой. Потом вынула из кармана серебряный орех и развернула. Долго рассматривала она его думая, хватит ли у нее мужества пройти сквозь это. А если Эвандар лгал? Нет, ее магии достаточно, чтобы отличить ложь от правды. Никогда еще Эвандар не говорил так искренне. Как ни странно, подстегнула ее мысль об Адерине. Что он подумает о ней, если она поведет себя, как последняя трусиха, полная планов, но не имеющая мужества? Собрав в кулак всю свою волю, она дотронулась орехом до глаз – сначала до левого, потом до правого.