Руслан Мельников - Эрдейский поход

Но едва миновали теснину ущелья, Рамук снова уткнулся носом в землю и уверенно повел за собой вооруженных всадников.

За перевалом свернули на тропку, длинной извилистой змейкой уходящую вниз. Ехали долго.

Потом тропа вышла на обширное плато. Здесь выслали вперед дозор с собакой.

Дозорные-то и нашли. Увидели...

Обоз. На этот раз – настоящий беженский обоз. То, что от него осталось.

...Позвали остальных. Показали.

Опять! Всеволод скрипнул зубами. Как тогда, по ту сторону Карпат.

Снова – перебитые люди, лошади, скот, птица. Снова среди трупов и скарба – крестьянские телеги, оплетенные чесноком, ветками дикой розы и боярышника. Снова – бесполезные осиновые колья. И снова воздух звенит от мух, слетевшихся на свежую кровь. А кровь – сразу видно – пролита недавно. Сегодня пролита эта кровь.

– Кто? – глухо выдавил Всеволод. – Их? Всех? Так?

– Черные хайдуки, кто же еще, – с ненавистью процедил Золтан. – Наткнулись на сбегов, отступая с перевала, ну и...

Шекелис не договорил. Досадливо махнул рукой.

– Хоть бы людей схоронили, что ли, – покачал головой десятник Илья из русской дружины, – а то аки волкодлаки какие, в самом деле...

– Хоронить своих жертв – не в правилах разбойников, – отозвался Золтан. – Не для того они убивают, чтобы после могилы копать.

Всеволод молчал. Смотрел вокруг и молчал.

Вот кто страдает больше других в лихую годину. Самые неповинные, самые несчастные, самые беззащитные.

Возле повозок и под повозками лежали мертвые сбеги. Бабы, дети, мужики... Изрубленные, исколотые тела. И кровь. Много крови. Всюду.

Мало чем все это отличалось от виденного уже в валашской степи. И в то же время отличалось. Сильно. И так же все было, и все было совсем по-иному.

Вон к одной из телег привязана голая девка. Ноги – раздвинуты. Пах располосован. Груди – отсечены. Видно, что с девкой долго и жестоко забавлялись. Поодаль – брюхатая баба. Была брюхатая. А ныне... Тоже лежит без одежды. И без плода, вырезанного ножом. Еще одна «забава»... Здесь же на обломок оглобли насажен грудной ребенок. А там вон – связанный мужик с опаленной бородой и выколотыми глазами. Прямо на нем жгли огонь. На живом, поди...

И дети, снова дети... Трое. Нет, четверо. Две девочки. Двое мальчишек. Всем – не больше семи. Голенькие, изрезанные, истерзанные. А когда детей вот так... Это самое скверное, когда детей...

Какой же нужно иметь в душе страх, чтобы убивать его подобным образом – чужими смертями и муками? Или здесь не только страх? Или здесь еще и злость за неудачный штурм? Злость, вымещенная на беззащитных сбегах, попавшихся лиходеям под горячую руку?

Э-э-э, нет, не прав Илья. Негоже сравнивать озверевших душегубов с волкодлаками. Хуже они. Хуже нелюдей даже. Потому как сами люди. И людей же изничтожают. И не голод ими при том движет, как темными тварями. А недоступное пониманию жестокосердие, коему нет и не будет оправдания.

– О чем задумался, русич? – Подъехавший Конрад смотрел то на русского сотника, то на трупы. Тевтон хмурился. И кажется, тревожился.

– Поможем Золтану, – твердо и коротко сказал Всеволод. – Убивцы эти заслуживают смерти.

– Ты забыл, куда и зачем мы направляемся? – холодно осведомился сакс.

– Помню, – глухо отозвался Всеволод. – Прекрасно помню. Остановить нечисть. Но нечистый душой человек поганее любой нечисти темного мира.

– Может быть, и так. Вот только времени карать виновных у нас с тобой нет. Даже если на то есть полное право.

– Послушай Конрад, я не хочу, чтобы тати ушли за перевал. Я не хочу, чтобы хотя бы малая надежда на спасение была у тех, от чьих рук гибнут в муках более достойные этой надежды.

– Ты должен успеть к Серебряным Воротам прежде, чем...

– Мы успеем в твою крепость, сакс, – оборвал Всеволод.

– Ты уверен? Вспомни – даже вервольфы уже бегут из Трансильвании.

Всеволод отвел глаза. Уверен? Не уверен?

Если они опоздают, если тевтонская твердыня падет под натиском упыринных полчищ и в людское обиталище вступит Черный Князь, все ведь уже будет неважно. Или все станет неважно, если его дружина сейчас проедет мимо. Мимо ТАКОГО...

Грудной ребенок на колу.

Беременная баба со вспоротым животом.

Девка, распнутая на телеге.

Безглазый мужик с угольями вместо чрева.

Худые голые растерзанные детские тельца.

Если спокойно проедет, зная, что горстка шекелисов уже не остановит лиходеев. Если проедет и будет класть головы за спасение мира, в котором зверствуют такие вот...

– Поможем Золтану, – упрямо повторил Всеволод. – И двинемся дальше.

– Посмотри на Рамука, русич, – неодобрительно покачал головой Конрад. – Он рвется обратно в горы. Значит, хайдуки здесь повернули. Они не пойдут дальше в Эрдей. Они боятся возвращаться в трансильванские земли, а нам нужно именно туда. И поскорее. И сворачивать с пути нельзя. Пусть Золтан, если хочет, преследует разбойников без нас. Тебе с ним больше не по пути. Вспомни, ты ведь сам говорил, что...

– Не важно! – раздраженно бросил Всеволод. – Теперь не важно, что я говорил. Тати угорские где-то неподалеку должны быть. У этого обоза они задержались преизрядно. Видишь – костер жгли, над девкой глумились. Натешились псы вволю... Видать, не ждут погони, не думают, что крепость перевальную ради них оставят. Догнать надо...

– Но время, русич! У нас слишком мало времени!

– Если возьмем полонянина – наверстаем упущенное, – за план Золтана Всеволод цеплялся сейчас, как за спасительную соломинку.

– Думаешь, разбойник поведет тебя туда, откуда бежит вся его шайка?

– Поведет. Заставлю.

– И дашь ему слово сохранить жизнь. После всего этого, – сакс мотнул головой на трупы.

– Ты давал слово оборотню, тевтон... – скрипнул зубами Всеволод. – И сдержал, как смог. И я... я...

Договаривать не стал. Просто сжал кулак.

– Что ж, ты стоишь во главе дружины, – неожиданно прекратил спор сакс. – Я свое слово сказал, а решение принимать тебе.

Конрад тронул коня. Отъехал в сторону, осторожно огибая тела убитых. То ли чувствовал тевтонский рыцарь, что упрямого русича не переубедить, то ли где-то в глубине души соглашался с ним. И высказав то, что должен был высказать, теперь готовился карать зло и вершить возмездие. Как и подобает благородному рыцарю.

– Всадники! – раздался вдруг всполошный крик.

Первым их заметил Федор. Справа. На каменистой возвышенности. Трое верховых. Только-только поднялись, видать, на вершину.

Можно было разглядеть невысоких, но крепких угорских лошадок. В солнечных лучах поблескивали шеломы. У каждого наездника за спиной виднелся лук, а у седла болтался колчан со стрелами. Однако к оружию никто из троицы не притронулся. Всадники замерли, будто громом пораженные, глядя на русско-шекелисскую конницу. Не ждали...