Елена Плахотникова - Последний Хранитель

– Где... мы?

Мой голос стал хриплым и скрипучим, будто говорил не я, а ветер качал сухое дерево.

Воин из клана Медведей едва взглянул и тут же отвернулся, не увидев во мне ничего интересного. Он стоял возле больших ступеней, смотрел вверх и, кажется, чего-то ждал. Будь Медведь охотником, я бы подумал, что он поджидает добычу. Опасную добычу, что тоже может охотиться. Я смотрел на Медведя дольше, чем позволяет вежливость, и все же чуть не пропустил знак, принятый между воинами. Едва заметное движение пальцев, совсем простой сигнал: «Иди ко мне».

– Мы в убежище, – сказал Медведь, когда я остановился рядом с ним. – Это вожак принес тебя сюда.

И я перестал смотреть на начинающийся восход. Мне стало вдруг жарко и душно, в глазах защипало, и я заморгал. Наверное, в них попала пыль, а не давно забытые слезы. Воины не плачут. Если они настоящие воины, а не позор своего клана.

Наставник нес меня, а я ничего не почувствовал! Даже проснуться не смог! Что он подумает обо мне? И что подумают другие?..

– Мне нет до этого дела. – Медведь не смотрел в мою сторону, но как-то узнал, что творится со мной. – А они ничего не поняли.

Он не стал говорить, кто «они», но я все равно понял, о ком он сказал. Законы воинов знают только воины. Старший мог бы напомнить мне это, но не стал, и я в мыслях поблагодарил его за молчание. Даже знаком я не мог показать, как мне нужно его прощение.

– А он?.. – спросил я, чтобы не молчать.

– Вожак ушел за моим сыном.

– А когда?.. – начал я и тут же замолчал.

Зачем я стал спрашивать? О чем хотел узнать? Ведь ничего умного я спросить не мог. Когда ушел вожак? Чутье подсказывало, что не очень давно. Когда он вернется? И что Медведь мог ответить?.. Что вожак вернется, когда сможет, так это я и сам знаю. Когда придет Карающая? Скоро придет, и это я тоже знаю. Успеет ли вожак вернуться? А вот этого не знает никто. Так о чем же я хотел спросить и какой ответ хотел услышать?

Мне опять стало жарко. Медведь подумает, что я глупее детеныша, еще не принятого в клан.

– Я пойду, посмотрю, где они, – быстро сказал я и побежал по ступеням, опасаясь, что воин остановит меня.

Но он не стал останавливать ни словом, ни силой. Ни в этот раз, ни во все остальные.

Наверху было очень жарко. Даже ветер не спасал от жары. Он только нес горячий песок и сильно бил им по телу. Песок скрипел на зубах, забирался в нос и в уши, заставлял закрывать глаза. Приходилось разворачиваться и спускаться в убежище. Но долго оставаться внизу я не мог и опять выбирался наружу, в горячее красноватое утро, чем-то похожее на мой непонятный сон.

Дверь в убежище начала закрываться, а наставника все еще не было. Я был снаружи, когда расколотая каменная плита, что лежала на песке, вдруг зашевелилась. Мне показалось, что она хочет стать целой и оставить меня под Очищающим огнем. Я быстро – очень быстро! – спустился в убежище и увидел, что большой воин внимательно смотрит на меня.

– Они уже возвращаются, – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Рассказывать об ожившей плите не стал. Иногда из-за жары можно увидеть и не такое. Даже вход в убежище, возле которого стоял Медведь, мне показался меньше.

– Я удержу эту дверь. Им будет куда войти.

Дверь?! Не думал, что этот воин умеет шутить. Назвать дверью стену, что вдруг ожила и начала двигаться... Потом я забыл о шутке и об ожившей стене – наставник вел раненого, но к убежищу они шли очень медленно. Я поднимался наружу еще трижды, а потом Медведь запретил. «Не отвлекай меня», – сказал он, и я охотно подчинился его запрету. Надеюсь, он не заметил, насколько охотно. Когда я проходил мимо движущейся стены, то старался не дышать: вдруг она учует меня и захочет поймать? Стена шевелится и двигается очень медленно, но что, если она притворяется? Притворяется медленной и слабой, а сама все давит и давит на воина. Я смотрел, как вздуваются его мышцы, и ждал, что скоро услышу, как трещат кости и лопается шкура. Это ведь не учебный поединок, где борцов не убивают. Пока еще Медведь побеждал ожившую стену-дверь, но она не собиралась сдаваться, как давно бы уже сдался т'анг-поединщик. И сколько еще будет двигаться дверь-стена? Сколько еще Медведь сможет удерживать ее? Думать, что он отдаст за эту победу, мне тоже не хотелось. Да и сможет ли он победить?.. Чем светлее становилось наверху, тем сильнее дверь хотела закрыться. Карающая заколдовала ее. А что будет, когда Очищающий огонь заглянет в убежище, кого еще оживит или умертвит он? Если дать двери закрыться, тогда наставник останется снаружи. Может, Медведь и сделал бы так, если бы с наставником не было еще одного т'анга. А ведь воин сам сказал, что жизнь раненого важнее, чем жизни всех остальных. Значит, он скорее умрет, чем уйдет от двери. И даже мертвый не даст ей закрыться. А если убежище останется открытым, защитит оно от гнева Карающей? Наверное, нет. Если бы дверь была не нужна, Хранители не стали бы ее делать. И что сделают остальные, когда поймут, что, пока Медведь держит его открытым, убежище не спасет их. Они еще не чуют опасности, для них ожившая стена и огонь Карающей пока не связались вместе. Но скоро они поймут, и что тогда?..

Зовущая поняла первой.

Когда верхние ступени стали светлее, а в узкий нижний вход заползли солнечные пятна, то на плитах убежища запрыгали цветные огоньки. Они дрожали, шевелились, как живые, и бежали к дальней стене убежища. Там открывали огромные рты темные проходы. Туда и пошла Зовущая вместе с Четырехлапым. Потом понял Охотник, но он не стал уходить, он схватил копье Медведя, что стояло возле стены... Мне не хочется вспоминать, что он говорил и что он хотел сделать. Страх не помогает т'ангу, если т'анг не может с ним справиться. Да и не смог бы Охотник сдвинуть Медведя, пока тот сам не захочет уйти. Даже копье не помогло бы.

Я не стал убивать Охотника, только оглушил и оттащил в тот же проход, куда вошла Зовущая. Копье я не стал поднимать – не хочу брать оружие, от которого еще пахнет страхом. Так оно и осталось лежать под стеной. Медведь сам поднимет его, когда сможет. Потом я вернулся к большому воину, и он кивнул мне, сложив пальцы в знак «правильно». Но если я все сделал правильно, то почему мне так противно, будто меня измазали в вонючей грязи, как какого-то отступника?

Едва слышный шорох за спиной – это ушла Ипша. А я ожидал, что вернулся Охотник. Вернулся, чтобы извиниться. Когда Длиннозубая была рядом, я чувствовал, как она смотрит на меня, долго и настойчиво, а когда я оборачивался, она продолжала смотреть, как на что-то интересное или вкусное. Мне не нравилось, что она так смотрит, но заставить ее не смотреть я не мог. Потом она ушла, и я перестал притворяться спокойным. Мне тоже было страшно. Убежище открыто, и в него входит проклятие Карающей. Я не чуял его запаха, но каждый воин знает, что у смерти не всегда есть запах или вкус. Я хотел поговорить с большим воином, но едва глянул на него и сразу понял, что он не услышит меня, а если услышит, то не сможет ответить. Проход в убежище стал совсем узким, и Медведь закрывал его собой. Если бы я захотел выбраться наверх, то уже не смог бы. Но подниматься и смотреть, что там снаружи, мне не хотелось.