Дарья Иволгина - Степная дорога

– Они побеждают его! – сказал еще один венут, пристально вглядывавшийся в искаженное страданием лицо шамана.

– И чем это грозит? – спросил молодой воин.

– Одержимость! – выговорил кто-то страшное слово.

Оно упало с губ, точно камень, тяжелое, неумолимое. Одержимость! Что может быть ужаснее, чем иметь в племени человека, полностью подвластного злым духам? Известно, что духи – неумолимы и действия их непредсказуемы. Человек, в чьей душе они поселились, может выглядеть и добрым, и отважным, и умудренным, но все, что он делает, продиктовано чужой волей.

Изгнать духа, завладевшего чужим телом, может только шаман. Но именно шаман и пал жертвой невидимого врага. И поэтому остается только одно…

– Одержимому не место среди живых, – сказал тот воин, что был постарше. – Мы не можем отдать демонам тело Тэбе, чтобы они могли вершить свои злые дела среди нас.

И не дожидаясь согласия остальных, он схватил Тэбе за подбородок, запрокинул его голову назад и одним быстрым, ловким движением перерезал ему горло.

Привратник выглядел растерянным.

– Брат Гервасий, – позвал он старого Ученика, который был занят растиранием какого-то высушенного пучка травы и, казалось, не замечал вокруг больше решительно ничего. – Брат Гервасий!

– Я тебя слушаю, – спокойно отозвался брат Гервасий. – Чем ты так взволнован?

– Тебя спрашивает какой-то человек!

Брат Гервасий отложил в сторону ступку, отер со лба пот, устало вздохнул.

– Что же в этом необычного?

Он отошел в глубь комнаты, служившей ему лабораторией, и налил воды в большую глиняную кружку. С наслаждением отпил. Слаще любого вина всегда казалась ему чистая родниковая вода – еще с тех давних времен, когда никакого "брата Гервасия" не было и в помине – когда бродил по лесам, то и дело возвращаясь к благодатной Светыни, сын кузнеца Ляшко Местилич…

– Так чего же хочет этот человек?

– Поговорить с тобой.

– Пусть войдет.

– Он говорит, что хочет… Прости, я говорил ему, что ты занят, но он умоляет тебя выйти к нему.

– Что за глупости! – рассердился брат Гервасий. – Идти куда-то по солнцепеку, когда можно посидеть здесь, в тени и прохладе, угоститься водой и медом… Если человек толковый и дело у него важное, то и в библиотеку к Соллию заглянуть не грех…

Ворча себе под нос, он накрыл ступку с растертыми в порошок травами круглым глиняным блюдцем, разрисованным крупными синими цветами, и пошел вслед за привратником.

Посетитель нетерпеливо мерил шагами улицу, расхаживая взад и вперед перед воротами Дома Близнецов. Его фигура показалась брату Гервасию чем-то знакомой. Человек этот был закутан в просторный белый плащ, как степняк, однако и ростом, и выправкой, и даже походкой – быстрой, нервной – не был похож на жителя Вечной Степи. Те и медлительнее, и ростом пониже, и ступают по земле далеко не так уверенно. Привыкли жить верхом на лошади. Они и сапоги носят с мягкими подметками, как перчатки, – не нужна им твердая подошва, почти не прикасаются ступни к твердой земле-матушке.

– Ты звал меня? – окликнул посетителя брат Гервасий.

Тот резко остановился, улыбка тронула его губы, но глаза остались серьезными.

– Спасибо, что пришел, – проговорил он просто.

Привратник фыркнул носом и удалился, всем своим видом показывая, что ничуть не интересуется таинственным делом, которое привело сюда этого неприятного типа с его дурацкими просьбами.

Но посетитель даже не заметил этого.

– Благодарю тебя, – повторил он.

И тут брат Гервасий его узнал.

– А, язычник, – добродушно хмыкнул он. – Пришел все-таки… Зайдем ко мне в лабораторию. Не хочется стоять здесь, посреди улицы, глотать пыль.

Салих покачал головой.

– Нет, мне что-то не по себе за этими стенами.

– Боишься повстречаться с братом Соллием? – прищурился Гервасий.

Салих не стал притворяться лучше или храбрее, чем был на самом деле.

– Да, – прямо ответил он. – И боюсь, и не хочу. Недобрый он человек, да и я не каравай с медом, так что ничего путного из нашей встречи не получится.

Брат Гервасий развел руками.

– В таком случае, веди меня куда хочешь. Ведь у тебя, насколько я понял, есть ко мне серьезный разговор. Я же человек старый, к тому же родом из северных краев. Здешнее пекло для меня – сущая пытка.

– Я отведу тебя в мой дом, – предложил Салих. – Для меня будет большой честью твое посещение… брат Гервасий.

Он выговорил "брат", слегка запнувшись перед этим словом, – однако выговорил и сам подивился, как душевно и ласково прозвучали эти слова.

Брат.

Как хотел бы он вот так же, от души, называть своим братом Мэзарро, любимчика матери! Но что-то останавливало, что-то всякий раз мешало.

Дом Салиха удивил брата Гервасия. Старик даже не скрывал этого. Едва лишь войдя во двор, он огляделся по сторонам, зацепив метким не по-стариковски взглядом сразу, казалось, все: и фонтанчик с зачахшей струей воды, и давно никем не поливаемые грядки с засохшей травой, и осыпавшуюся синюю краску на стенах, окружавших внутренний дворик.

– Ты, оказывается, владеешь богатым домом, – проговорил старик. – Не знал! Да только, сдается мне, давно забыл этот дом, что такое хозяйская рука… Гляди ты… – Брат Гервасий приблизился к стене и принялся рассматривать ее. Салих решительно не понимал, что такого удивительного старый Ученик увидел здесь, и недоумевал, сердясь, пока брат Гервасий не повернулся к нему и не объяснил: – Посмотри, когда-то эти стены были разрисованы синими листьями и красными цветами на вьющихся стеблях… А вот между ними резвящиеся обезьянки и попугаи… Один, кажется, утащил у обезьянки плод, а та злится, хочет отобрать… Разве ты не видишь?

Салих прищурился, отошел чуть в сторону, поглядел и так и эдак. Действительно – следы былой живописи. Какой безымянный мастер много лет назад создавал эти забавные сценки? Должно быть, давным-давно рассыпались в могиле его кости…

Что-то еще, кроме печальной, хотя и мимолетной мысли об умершем мастере, тревожило Салиха. Тревожило, не давало сосредоточиться на главном – на том, ради чего он и обратился к брату Гервасию. А ведь пойти к Дому Близнецов и вызвать старого Ученика – да еще одного из тех, кого обманул бывший каторжник, чьим доверием воспользовался! – было не так-то легко для озлобленного на весь мир, недоверчивого Салиха.

Но факт оставался фактом. Он сделал это. Он обратился к тому, кто при других обстоятельствах, возможно, стал бы даже его врагом… Воистину, правы венны, говорившие: когда нет поблизости близкого друга, обратись к истинному врагу – и он даст тебе наилучший совет. Ибо истинный враг – если он человек чести и умеет ненавидеть так же пламенно, как любить, – всегда понимает тебя лучше, чем ты сам.