Владимир Ленский - Пророчество Двух Лун

Иногда он вспоминал свое детство. Мальчика с мягкими волосами, прозрачную речку, стайку блестящих мальков на отмели. Куда все это исчезло? Как вышло, что тот мальчик исчез, а вместо него явился неудачливый молодой мужчина с ожогами после пыток? Глупец, которого должны казнить за убийство, – вот кто он теперь.

Никто не собирается жить вечно… Но, может быть, Гальен и сделался солдатом для того, чтобы не знать, когда и как ему суждено умереть. На поле боя – да. От стрелы или меча – да. Но когда, при каких обстоятельствах? Пусть бы это оставалось под покровом тайны.

Их с Аббаной преступление сорвало благодетельный покров тайны с величайшего секрета жизни – со смерти. Ее образ предстал вдруг во всем его безобразии. Их казнят. Не какой-то неведомый кочевник, сам того не зная, держит нить их судьбы в своей руке, но Талиессин. И Талиессину в точности известен миг, когда эти нити будут перерублены. В этом весь ужас публичной казни.

Хорошо Аббане – ее рассудок помутился и она отказывается признать очевидное. Продолжает надеяться.

И появление стражников восприняла с наивной, почти детской радостью.

Они, следует отдать им должное, мало внимания обращали на настроение пленников. Начали с женщины, коль скоро она дергала цепью и рвалась им навстречу.

– Да погоди ты, не суетись, – сказал ей один из стражников. Он открыл замок и расковал Аббану.

– Раздевайся, – буркнул другой стражник, пока первый возился, освобождая Гальена. – И ты тоже. – Он кивнул в сторону мужчины. – Велено вас умыть и переодеть в чистое.

– Вот видишь! – крикнула Аббана ликующе. – Я была права!

Стражники никак не показали, что слышат эти слова, а сердце у Гальена сжалось: он лучше, чем его подруга, понимал, что означает это умывание и чистые одежды.

Он схватил стражника за рукав.

– Что сегодня за день?

Тот выдернул рукав из пальцев пленника.

– Праздник эльфийской крови.

– Талиессин принесет ежегодную жертву? – продолжал Гальен.

– Молчать! – приказал стражник.

Он с таким омерзением отстранился от пленника, что тот вздрогнул. Ну конечно. Это ведь стражник из числа дворцовой охраны. Один из тех, кто душой и телом был предан правящей королеве и ее сыну. Для них убийцы их госпожи – худшие люди на свете. И, может быть, так оно и есть.

Аббана лихорадочно болтала, пытаясь пальцами расчесать свои спутанные волосы:

– Как ты думаешь, он даст нам земли? Я хотела бы небольшую ферму. Мне не нужно большую. Я бы на большой не управилась. Но чтобы доход стабильный. Там есть такие земли. Говорят, будто в герцогстве нет плодородной земли, одни только камни, но это неправда. Помнишь, мы с тобой видели? Можно устроить огород.

«Она убила королеву ради того, чтобы иметь собственный огород? – думал Гальен, в ужасе поглядывая на Аббану. – Нет, этого не может быть… Разумеется, она рассчитывает на другое. Ради огорода нельзя совершить убийство…»

Мысли его уплывали то в одну, то в другую сторону.

Стражники окатили обоих водой из бочек, затем срезали им волосы покороче, не слишком беспокоясь о красоте прически, и помогли облачиться в длинные белые туники. Гальен заметил не без ужаса, что Аббана пытается кокетничать со стражниками, строит им глазки, прихорашивается, проводит правой, неискалеченной рукой по своему телу, задерживаясь на груди.

У него вдруг подкосились ноги.

– Что? – сказал тот стражник, что застегивал тунику на плече у Гальена. – Теперь уж и коленки дрожат?

– Да, – сказал Гальен.

– Это ненадолго, – сказал стражник.

– Послушайте, отпустите хотя бы ее, – охваченный безумной мыслью, прошептал Гальен.

Стражник смотрел ему прямо в глаза несколько секунд. Гальен видел, как сужаются и расширяются зрачки солдата, а затем все померкло перед взором пленника: его ударили кулаком в переносицу. Гальен с трудом перевел дыхание.

Стражник, медленно проступая из черноты, произнес:

– Никогда не заикайся об этом. Ты понял? Эта гадина сдохнет первой.

– А король… разве он не… – пролепетал Гальен и только сейчас понял, что все это время втайне, не менее исступленно, чем Аббана, надеялся на жизнь. Только Аббана ждала избавления со стороны Вейенто, а Гальен верил в милосердие эльфийского короля.

– У нас нет короля.

Гальен поперхнулся. Стражник глядел на него с насмешливым торжеством.

– Нет короля? – пробормотал Гальен.

– Только регент.

– Гай… – сказал Гальен.

Одна лишь Аббана могла бы понять смысл, вложенный Гальеном в это имя, но Аббана пребывала в дурмане своего спасительного безумия.

Им связали руки и погнали из подземелья наверх по стертым ступеням.

Свежий воздух подействовал на них губительно: голова закружилась, и пленники едва удержались на трясущихся ногах. Стражники избегали помогать им; они вообще старались не притрагиваться к убийцам, как будто брезговали ими.

Слышно было, как в ночи шумит большой город. Повсюду горели разноцветные фонари. На всех перекрестках пылали костры, вокруг которых плясали люди. Их темные фигурки выделялись на фоне пламени. Черное небо успокоительно нависало над городом; сегодня оно казалось ближе, чем обычно.

Две луны еще не взошли. В небесах было пустынно. Свет звезд был неразличим из города, залитого праздничными огнями.

На площадях уже начали играть музыканты. Доносились разрозненные звуки – отсюда арфы, оттуда – флейты, еще откуда-то – виола и женский голос. Кто-то тряс бубном и, подпевая себе, плясал на крыше собственного дома. Город готовился встретить новый праздник.

Во дворе пленников ждала телега без бортов. Старая терпеливая лошадь была впряжена в нее. Стражники подтолкнули связанных к телеге.

– Забирайтесь.

Они кое-как поднялись наверх, уселись. Их ткнули копьем, попав Гальену в бок, а Аббане по ногам:

– Поднимайтесь. Нечего рассиживаться. Вы должны стоять.

Они встали, прислонились друг к другу.

Один из стражников взял лошадь под уздцы и повел ее из ворот дворца. Другой шагал сзади с маленьким барабаном, висящим на шее. Он равномерно ударял в барабан кончиками пальцев. Звук получался гулкий и зловещий.

Телега с осужденными и стражники медленно двигались по улицам, среди пестрых светильников. Цветы, вплетенные в гирлянды, благоухали над головами. Десятки, сотни гирлянд были протянуты от дома к дому, через улицы.

Праздник набирал силу. Пляшущие возле костров то и дело подбегали к бочкам, чтобы налить себе вина. Какие-то юноши и девушки, раздевшись, забирались на сами бочки, натертые маслом, и, балансируя там, пытались поцеловаться, не прикасаясь друг к другу руками. Их ноги разъезжались на скользкой поверхности, и они сползали вниз под общий хохот.

Маленькая процессия свернула за угол, и внезапно осужденные очутились в совершенно ином мире: казалось, некое волшебство в единый миг перенесло их за десятки дневных переходов от столицы, далеко в горы. Кругом высились неприступные скалы, небо сияло ослепительно ярко, а огромные луны находились совсем близко: стоило только поднять руку – и можно было коснуться их.