Владимир Ленский - Пророчество Двух Лун

Он дернул углом рта и жадно отпил из кружки.

– О чем? – Джехан непонимающе поднял брови. – О чем вы догадывались?

– О том, кто вы такой. Брат хозяйки, говорите? Когда он приезжал, все в доме шло вверх дном? М-да… Сдается мне, знаю я этого человека. И эту семью я тоже знаю. Хромой, болезненный первенец и бастард, оставленный в семье «про запас»…

– Звучит цинично, но в этом имелся определенный резон.

– Разумеется, резон имелся! – Эмери чуть приподнялся в кресле. – И какой резон! С ума можно сойти… Однако рассказывайте дальше. Значит, мой отец избил ее. Я так и думал. Адобекк не стал бы убивать человека без достаточных на то оснований. Моего отца ведь убил Адобекк, не так ли? Я это лет с пятнадцати уже подозреваю.

Он глянул на Джехана исподлобья. Теперь бледен был Джехан. Пустая кружка покачивалась у него на пальце, потом соскользнула на пол и, как бы не спеша, развалилась на несколько глиняных кусков.

– Чему вы удивляетесь? – осведомился Эмери, вздернув верхнюю губу. – Да, хроменький первенец – это я. Не помер, хотя все этого боялись. Кстати, ваш Ренье теперь тоже хромает. Упал с лошади, когда ему было четырнадцать, и повредил ногу.

– Ренье, – повторил Джехан. – Так его назвали? Ренье.

– А вы и этого не знали? – поразился Эмери. – Здорово же вы спрятались от людей.

– А что мне оставалось? – Джехан наклонился, подобрал осколки кружки, посмотрел на них, снова бросил на пол. – После того как законный супруг Оггуль «случайно» упал в пропасть, когда отправился в горы по какой-то деловой надобности, я жил в постоянном страхе. Господин Адобекк не слишком церемонится с людьми, которых считает нужным убрать.

– Вы переоцениваете нашего дядю, – возразил Эмери. – Убить какого-нибудь засранца – тут его рука не дрогнет, но ведь вы-то не… – Он вдруг засмеялся и закончил фразу: – Вы не засранец. Простите за такие слова. Я сам себя загнал в ловушку и не нахожу другого выхода из ситуации: пришлось называть вещи своими именами.

– Я знаю, кто я такой, – сказал Джехан. – Я забыл свое место. Вот отчего случились все беды. Она умерла вскоре после рождения второго ребенка. Я даже не знал, кто у нее родился.

– Неужели слухи о семействе господина Адобекка до вас не доходили? – спросил Эмери. – Не могу поверить в то, что вы не пытались разузнать хоть что-нибудь о своем сыне.

Джехан сказал:

– Разумеется, кое-что я выведал. Но задавать вопросы напрямую не решался. Чтобы не очернить память Оггуль. А я мог случайно сказать что-нибудь не то не тому человеку. Последнее, что я узнал, – господин Адобекк представил ко двору своего внучатого племянника. Одного. Весьма многообещающий юноша. Об этом рассказывал в харчевне, откуда мы только что сбежали, какой-то проезжий господин. Он похвалялся, что только что едет из столицы и знает все новости… Странно было слушать об этом. Кто этот единственный племянник Адобекка? Вдруг тот, законный, ребенок умер, как и опасались, и юноша, которого представили ко двору, – мой сын? Но способа проверить у меня не было.

– Ко двору был представлен Ренье, – сказал Эмери. – Ваш Ренье. Королева приняла его весьма милостиво. Не без протекции Адобекка, разумеется, но, полагаю, сейчас он уже обзавелся собственной репутацией.

– Какой он? – спросил Джехан неловко.

– Похож на меня. – Эмери обвел свое лицо пальцем по контуру. – Только красивый. Что-то не поддающееся определению. Что-то, чего у меня нет, а у него в изобилии.

– Понятно, – сказал Джехан.

Эмери видел, что Джехан хочет спросить кое-что еще, но не решается. Молодой человек догадывался о чем. Нет уж, на этот вопрос Эмери отвечать не станет. Если когда-нибудь Джехан увидит братьев вместе, он сам поймет: никогда между ними не существовало ни зависти, ни соперничества. То обстоятельство, что на протяжении двух десятков лет их двоих выдавали за одного человека, только сблизило их.

Но Джехан с чуткостью, которая была воспитана в нем привычкой улавливать господское настроение и которая так и не была забыта за годы самостоятельного житья в собственном доме, ни о чем больше не спросил.

Весь день они втроем разговаривали о разных интересных вещах. О конских ярмарках, о псовой охоте, о музыке, о короле Гионе, о праздниках в столице, о глупых традициях студентов из Академии Коммарши.

Утром следующего дня молодые люди уехали. Джехан остался один. Он долго слушал тишину, воцарившуюся в доме, и ощущал усталость, которая навалилась на него после этого бесконечного визита. Что-то неуловимо изменилось в доме и в нем самом, и он в точности знал, что послужило тому причиной. Не воспоминания об Оггуль, не встреча с единоутробным братом Ренье и даже не мысль об Адобекке с его развеселой улыбкой – об Адобекке, который не задумываясь решил судьбу трех человек: одного убил, другого запрятал в глуши, а третьего объявил несуществующим… Нет, все дело в эльфийке. Это она перебудоражила весь дом, разворошила мысли Джехана, поселила в его душу крохотное желаньице: действительно выполнить обещание, данное при расставании Эмери, и приехать в столицу на ежегодный праздник.

Господин Адобекк глазам своим не поверил, когда перед ним предстали Эмери и Уида – уставшие, в одежде, забрызганной дорожной грязью, верхом на чужих, плохоньких лошадях.

– Немедленно уведите эту скотину в конюшни! – завопил он, высовываясь из окна пятого этажа. – Городские власти запрещают держать животных в центре города! А таких животных я бы вообще запретил держать где бы то ни было. Их вид оскорбителен.

– Дядя! – жалобно сказал Эмери. – Позвольте нам хотя бы войти в дом. Пусть лошадьми займется Фоллон.

– Нет! – рявкнул Адобекк. – Вон отсюда! В конюшни! Фоллона им!.. Я слишком дорожу этим человеком.

Адобекк скрылся в комнатах, и до путешественников донесся его гневный рев: «Любезный Фоллон, ты меня слышал: я запрещаю тебе даже приближаться к двери!»

Эмери вздохнул:

– Нас не пустят, даже если мы встанем на колени и будем биться о порог лбами.

Из окна третьего этажа показался Ренье, опухший спросонок.

– Еще одно кошмарное зрелище, – молвил Эмери, подняв к нему голову. – И я вынужден созерцать это каждое утро!

– Ой, – сказал Ренье, ныряя обратно в комнату. Эмери опять услышал дядин возмущенный голос, слегка приглушенный стенами.

– Старый негодяй! – возмутилась Уида. – Так-то он обращается со своей будущей королевой! Я все ему припомню.

– Сперва найди Талиессина и уговори его жениться на тебе, – хмыкнул Эмери.

Он развернул коня.

– Ты куда? – удивилась Уида.

– В конюшни. Дядя не станет с нами разговаривать, пока мы не выполним его приказание. В подобных случаях он беспощаден.

Когда они вернулись к дому, на сей раз пешие и еще более грязные и уставшие, Адобекк наконец позволил им войти.