Джон Райт - Последний страж Эвернесса

Таков был обычай его народа: пусть враг сражается с врагом, брат восстает на брата, человек убивает человека. Невинный либо убьет невинного, либо расстанется с жизнью. В этом-то самая прелесть! Не важно, сознают ли предатели измену – люди, в которых они стреляют, все равно умрут, каждый порядочный военный запятнает свою честь, и ни один человек доброй воли не рискнет довериться тем, кому только и нужно доверять. Таков обычай.

Позже по определенным знамениям Моклир заключил, что следует ожидать посещения. Когда луна зашла за облако, пустую комнату заполнили черные тени. Он почувствовал холодное прикосновение страха и понял – это из-за того, что он смотрит на темноту смертными глазами. Мананнан стянул человеческое лицо с черного меха.

Тонкая и высокая черная тень, заключенная в костяной доспех, маячила в самом дальнем от окна углу, словно была там всегда.

– Ну? – проворчал Моклир. Раздался холодный голос:

– Сегодня. Убийца Белого Оленя поднимается.

– А стражи? Если они подуют в свой проклятый рог…

Но голос у него сел от страха при одной мысли об этом, и он не договорил. Ему не хотелось сгореть заживо, навсегда, в безжалостном и сияющем свете.

Неживой и лишенный дыхания голос продолжал:

– Рог находится в доме, куда может войти только смертный. У тебя есть смертные люди?

– Люди у меня имеются, и самые что ни на есть смертные. Где?

– Мэн. Ты знаешь это место?

– Ха-хар, Старый Костяк. Каждый корабль, потопленный норд-остом, я знаю. Каждую скалу, на которой бледные матросские жены напрасно ждали возвращения своих мужчин из жестоких волн, я знаю. Где стена между явью и кошмарным сном тонка – это место я знаю лучше всего.

– Тогда собери там своих людей, не связанных законами магии, и вложи им в руки людское оружие из холодного железа. Уэнтворт говорит.

Уэнтворт! Один из трех, кто путешествовал во сне, побеседовал с чародеем и выжил. Его шкурку стоило бы заполучить, когда хозяин осыплет его дарами, но перестанет нуждаться в нем для исполнения грязной работы.

Ибо это также обычай его народа.

Когда луна выплыла из-за облака, запах могильной земли еще держался, но Кощей Бессмертный исчез.

Натянув обратно человеческое лицо, Моклир снял телефонную трубку. Он протянул мохнатую лапу (человеческие перчатки он снял) и нажал кнопку, моргнувшую, словно огненная бабочка.

Ответил всхлипывающий голос. Он произнес пароль и дождался отзыва.

Моклир сказал:

– Нынче у меня намечается довольно грязная работенка и, эй, некоторая опасность. Поэтому я сверну свою шкуру и положу ее в наше место. Если надеешься снова увидеть твою самку и щенков, не станешь проявлять неуважение к имени Мак-и-Ллейрра!

Снова слезы и рыдания, но вскоре он заставил дублера согласиться. После дополнительных уговоров, всхлипываний и обоюдных угроз двое договорились относительно знаков и паролей для следующей беседы.

– И заруби себе на носу, шавка подхалимская, – предупредил Моклир, – шкурку мою как следует расчесать и почистить, когда перестанешь носить мое милое личико! Чтоб больше никаких дурацких колтунов и сигаретных ожогов на моей замечательной шубке! Р-р-р! Без фокусов! Если снова выставишь меня на посмешище, клянусь Сетебом, ты горько пожалеешь об этом дне!

После последнего звонка трубочный дым отдавал горечью у него во рту. Бывали случаи, когда Моклир плевать хотел на обычаи своего народа.

Двое мужчин разговаривали в круге света, отбрасываемом масляной лампой, которую доктор поставил на пол слева от двери, у подножия не заржавленного доспеха.

– Если у вас в руке что-то есть, нет причин прятать это от меня, – сказал Дю Лак. – В конце концов, вы у меня в гостях.

– Если вы и вправду врач, – пророкотал в ответ Ворон, – думается мне, нет причин скрывать, кто вы на самом деле. Понимаете, я же не знаю, как вы попали в дом. Может, вы вводите старику наркотики, нет?

– А вы, сэр, возможно…

Но его перебили. В открытую дверь собеседники увидели появившуюся в отдалении точку серебряного света. По коридору, словно окруженная сияющим ореолом вечерняя звезда, видимая сквозь прозрачные туманы, приближался свет. По мере его приближения слух уловил звук легких быстрых шагов.

Глаза Ворона не отрывались от коридора, но он взял и стиснул руку врача.

– Что такое мы видим? – спросил он приглушенным шепотом.

– Сверхъестественное явление, – хрипло отозвался доктор. – Не понимаю, что оно значит. Я ничего не знаю об этом проклятом доме и его тайнах. Те, кто меня послал, не посвятили в свои секреты…

Свет двигался вперед, и это оказалась улыбающаяся Венди, бегущая по коридору – черные волосы развеваются вокруг лица, юбки хлопают, как крылья. На ладони она несла миниатюрный фонарик, не больше женского мизинчика, с крохотными квадратными стеклянными створками и кольцом, слишком маленьким, чтобы просунуть в него палец. Внутри помещалась хрустальная призма, сияющая ослепительным огнем, словно отраженным от какого-то невидимого источника.

– Привет! – окликнула Венди. – Вы что, меня не узнаете? Это же я, Венди!

– Юная леди, – спросил доктор, – где вы взяли эту лампу?

Но Венди уже тараторила Ворону:

– .. . великаны, и тюлени, и мертвые кони, и всё! Они бьются в стены! Надо что-то делать! – Затем повернулась к доктору и скороговоркой ответила: – Я была в библиотеке. Думаю, лучше держать ее здесь, чтобы не повредить книгам. Видите? Огня нет. – Она гордо подняла фонарик.

– Это волшебная лампа, – сказал доктор. – Из Альфхейма. Она не станет гореть в смертных руках.

– Но ведь снаружи ничего нет! – возразил Ворон. – Только штормовой ветер да бурное море. Как нам бороться с морскими волнами?

– Найти магию! – нетерпеливо ответила ему супруга, топая ножкой. И, обернувшись к доктору, крикнула: – На! Лови! – И кинула ему лампу.

Результат оказался поразительным. Быстрее, чем нападающая змея, слишком быстро для человеческого глаза, врач протянул руку к поясу доспеха, стоящего у двери, выхватил меч и отбил летящую лампу в воздухе. Та рикошетом отлетела на пол и зазвенела, словно тонкий хрусталь, пылая подобно падающей звезде.

На одно леденящее мгновение доктор невесомо застыл: полы сюртука развевались, пенсне зависло в воздухе на кончике цепочки, в одной руке сияющий меч, другая элегантным жестом отведена за плечо, глаза спокойные и беспощадные. Лицо его на миг предстало безмятежным, красивым, полным жизни.

Звон металла о металл прозвучал в комнате, как куранты, – долгий чистый звук.

В следующее мгновение доктор стоял смущенный, открыв от удивления рот, оглушенный, словно проявленная им в обращении с мечом безупречная грация была рефлексом, ошибкой. Крохотный фонарик подкатился к его ногам и остановился.