Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Алёна

– Какая она у Вас была молодец! - вытирая слёзы, похвалила Алёна.

– Да…, была. Но ты опять плачешь! Да что же это такое?

– Просто… жалко.

– Вот это ты брось. Я смотрю, у тебя глаза вообще на мокром месте? Не пойдёт. Если можешь помочь чьему-то горю - помогай, а не реви. Если не можешь, то плачь, не плачь, всё едино.

– Но если жалко?

– Ах, внучечка, внучечка, добрая ты душа. Жалей. Но не рюмзай. Сейчас время злое, люди злые, слёзы для них - признак слабости. А над слабыми в лучшем случае посмеются. Поэтому давай потихоньку от плача отвыкать.

– Хорошо, давайте.

Ещё Алёна позвонила домой, сказала, что выздоравливает и что скоро приедет. Мать отвечала односложно, и у девушки испортилось настроение. Отец "загусарил", - поняла она. Это была незаживающая, постоянно кровоточащая рана их семьи. Отец. Тракторист, бригадир, главный инженер, бригадир, тракторист. Водка загубила и эту некогда светлую голову. Или не водка? Или было что-то иное, из-за чего началось пьянство? Девушка тяжело вздохнула. Вспомнила, как прятались они с мамой от разбушевавшегося "родителя". Как тихонько плакала мать и прощала, прощала, прощала. Потом, с появлением братиков, отец поутих, не буянил, но напивался регулярно и крепко. Вот, видимо, и сейчас. Думать об этом не хотелось. Но пришлось.

На следующий день когда юная целительница блаженно отсыпалась после хорошо сделанной работы, вернувшей здоровье жертве катастрофы, к ней приехали. Изменившийся в лице Карлуша растормошил девушку.

– Там к тебе… из милиции. Не знаю зачем. Но если об этих ночах пронюхали… Ты молчи. А то за такое нарушение режима…

– Хорошо, я не буду говорить. А если спросят?

– Скажи, что не помнишь, где была. Что гуляла. Что лунатичка. такое бывает…

В освобождённой ординаторской сидел какой-то серый потрёпанный милиционер с погонами капитана.

– Вот, Алёна… поручили мне тебя допросить, - начал он, доставая какие-то бумаги.

– Да, пожалуйста, а о чём? - насторожилась девушка.

– Ну, вообще, как поживаешь. Как здоровье, кстати?

– Нормально, спасибо. Думаю, что скоро выпишут. Домой надо.

– Да, домой надо… Это ты права. Не буду… Неприятности у тебя дома.

– Что? С братиками что? - подхватилась девушка. - С мамой?

– С отцом.

Девушка опять села. Перевела дух.

– А что с ним? - спросила она через некоторое время.

– А ты ведь за него не так переживаешь, а? - наклонился через стол капитан.

– Но что с ним? - повторила девушка, отмалчиваясь на проницательный вопрос.

– В большие неприятности влез. Понимаешь, в очень большие. Пока не могу сказать конкретнее. Давай всё-таки побеседуем. Ну, поручено мне это.

Уже с более спокойным настроением девушка однозначно отвечала на стандартные вопросы о школе, о семье, об отце.

– Но имейте в виду, если он во что… встрял, то без меня. Я всё время была здесь, уже с улыбкой добавила девушка.

– Ой ли? - многозначительно спросил капитан.

– Да… Во всяком случае, у меня на любое время есть это… алиби!

– Тебя, насколько я знаю, ни в чём не подозревают. Но если вдруг… Ты такими словами не бросайся. Очень часто все эти "алиби" просто разваливаются.

– Но я…

– Это так к слову. Теперь распишись. Молодец, девочка. Это между нами. Ни единого плохого слова об отце!

– Но так и должно быть!

– Должно, - тяжело вздохнул милиционер, уже подписывая протокол. Вон мои оболдуевы…, - он опять тяжело вздохнул, затем позвал настороженно подобранную старшую медсестру.

– Вы так и не сказали…

– Да. Крепись, девочка. Это серьёзно. В общем… Он подозревается… В общем, вчера на тракторе… Пьяный… Въехал в ваших девчат и студентов.

– И… - побледнела Алёна.

– Трое сразу. Ваших. И один студент. Он девушку успел отбросить. И двое ещё потом. В больнице… - ну вот, я же знал, - услышала ещё Алёна, погружаясь во тьму.

Областной суд размещался в солидном, но неприятном здании, ранее занимаемым обкомом. В коридорах почти буквально ощущалась враждебность всего окружающего к людям. Начиная с мрачного милиционера, проверяющего документы и заканчивая неудобными скамейками для ожидающих. Найдя номер зала, Алёна с матерью прошмыгнули через дверь и забились в самый дальний уголок, на самую дальнюю скамейку. Девушка посмотрела на высокие, похожие на троны кресла судей, затем на огромную мрачную клетку со скамьёй подсудимых (здесь особенно гадать не приходилось, да и не из джунглей каких они приехала), на маленькие столики справа и слева от судебного помоста и поёжилась. Чем-то жутким, неумолимо жестоким веяло в этом зале. Как… как на эшафоте. Всё уже давно решено, а сейчас здесь - публичная казнь. Для всех этих кровожадных потерпевших. Алёна тяжело вздохнула. Конечно, им больно. Но разве человеческая кровь - лучшее лекарство?

– Твоих бы так! - кинула ей мать одноклассницы.

Другие люди стали приходить гораздо позже - приехали на более позднем автобусе. Так и думала несчастная жена подсудимого, намеренно пытаясь разминуться со ставшими беспощадными врагами односельчанами. Враждебно поглядывая на "родственничков убийцы", потерпевшие и их группа поддержки начали рассаживаться ближе к месту действа, поэтому Алёна смогла укрыться от посторонних глаз за чьей- то спиной. Затем ввели отца. Туда, в клетку. Сняли наручники. Он сел, обвёл каким-то мёртвым взглядом зал, опустил глаза. Алёна его почти не узнала, скорее - почувствовала. И ранее склонный к седине, он теперь стал совсем белым. Щёки настолько впали, что, казалось, вот-вот порвутся. Огромные круги под глазами. Сейчас, когда он опустил голову и потупил взгляд, его бледное лицо казалось черепом. И сидел он тихо, не шевелясь, как какая-то кукла.

Судьи не очень впечатлили Алену. Видела по телевизору. Не понравился седой с мятым лицом защитник. Не понравилась и прокурорша - большая женщина с большими звёздами на погонах и с очень мрачным взглядом. Но больше всего не понравилась судья. Мантия не могла скрыть её грузности. Свисали щёки и второй подбородок. Видимо, она только что поднималась по лестнице, поэтому тяжело дышала. Алёна с удивлением рассматривала этого вершителя людских судеб. Потом началась процедура представлений, разъяснений, проверки свидетелей, во время которой матери предложили выйти из зала.

– Но это мой муж! - возмутилась Алёнина мать.

– Мария Ивановна, Вы вызывались в качестве свидетеля, поэтому должны пока выйти, - терпеливо разъясняла судья. - Допросим, будете присутствовать.

– Никуда не пойду! Я должна знать! - повысила голос свидетельница.

– Защитник, это Ваш свидетель. Объясните Вы, или суд найдёт управу.

Мятый адвокат сорвался со своего места - столика возле клетки и кинулся в проход. Но у матери и так прошёл пыл.