Джейн Уэлч - Певец из Кастагвардии

– Мне сказали, что меня нашли на пустынном берегу Ориаксии, там, где пустыня обрывается в великое море. Человек, подобравший меня, принес найденыша в свою добрую и любящую семью и воспитал как своего ребенка. У меня были родители, братья и сестры, и я любила их всех. Мы часто играли на побережье, и я лепила из песка медведей, больших, выше своего роста – как будто посылала весть небесам, потому что таких животных я совсем не помнила.

Девушка рассеянно начала рисовать медвежью фигурку на скале, царапая осколком камня.

– Я жила в семье добытчиков жемчуга. На побережье многие этим зарабатывали. Весной и летом мы добывали жемчуг, а осенью все вместе отправлялись в дальний путь, за многие сотни миль – в глубь материка, к оазису, где каждый год проводились большие ярмарки. Наша семья считалась обеспеченной, хотя чтобы купить одного чистокровного коня ориаксинской породы, понадобилось бы не менее тысячи наших жемчужин. – Урсула пренебрежительно кивнула в сторону Огнебоя. – Каждый год на этих ярмарках мы хорошо зарабатывали, и я была очень счастлива. Я любила танцевать и знала много танцев. И однажды на ярмарке мы встретили человека, устраивавшего медвежьи танцы. Я еще никогда не видела такого зверя, как медведь, но сразу же побежала к нему и принялась танцевать с ним вместе, и он играл со мной, я смеялась и возилась с ним, как с большой собакой. Он слушался меня, а я радовалась. Это видел еще один человек, который приехал на ярмарку торговать лошадьми и рабами. Он обещал моему отцу целый табун чистокровных коней в обмен на меня. Но отец прижал меня к груди и отвечал, что я – его родная девочка, и он не продаст меня. Голос Урсулы дрогнул на этих словах.

– А потом мы поехали домой. Прошло три года… Морские течения переменились, они стали холодными, и многие ловцы жемчуга покидали свои дома и уезжали на юг, ловить устриц. С каждым годом море приносило отцу все меньше и меньше заработка. Мама часто плакала, сетуя, что невозможно прокормить шесть ртов. Потом пришла осень, и мы снова поехали на ярмарку, хотя и знали, как мало денег нам это принесет. Это был долгий путь, и я была очень счастлива, потому что любила странствовать. Мы все время играли и танцевали с братьями и сестрами, и нам было очень хорошо. Отец носил меня на плечах, изображая лошадь, а иногда валял меня в песке, играя в пустынного демона, и я очень смеялась. В тот раз он очень мало выручил за свой жемчуг, но все равно купил мне подарок, маленькую куколку.

Урсула сунула руку в карман и извлекла наружу старую-престарую игрушку. Тряпичная куколка совсем облезла и истрепалась, у нее оторвалась одна рука. Девушка долго смотрела на нее, и по щекам ее катились слезы.

– А потом отец взял меня за руку и сказал маме, что поведет меня смотреть медведей. Я была так рада! Но отец сказал неправду, – ровным голосом продолжала она. – Вместо этого он привел меня к работорговцу. Отец не сказал мне ни слова, престо поставил перед тем человеком и ударил с ним по рукам. А потом ушел, забрав с собой пятнадцать чистокровных лошадей. – Урсула яростно сверкнула глазами на Огнебоя и указала пальцем: – Да, я стоила в пятнадцать раз больше, чем этот конь.

Работорговец увез меня далеко-далеко на спине верблюда. Из того путешествия я мало что запомнила, потому что все время плакала. – Она низко наклонила голову. – Но я ведь и не была настоящей, родной дочкой своего отца, так что, наверное, он был по-своему прав, когда продал меня, чтобы прокормить своих детей. Его можно понять, верно? – Урсула тихо всхлипнула. – Кто угодно сделал бы точно так же. Кто угодно в первую очередь заботился бы о родных.

Каспар был потрясен ее способностью к прощению. На месте Урсулы он, наверное, сошел бы с ума от гнева и горя.

Остальную часть своей истории Урсуле было необязательно рассказывать – о горечи рабства за нее говорили рубцы от бичей на руках и плечах.

– Я служила своему господину и помогала ему красть медведей. Но не переставала чувствовать, что работаю убийцей. И тут пришел этот великий чародей и спас меня. – Девушка придвинулась поближе к Каспару, преданно глядя ему в лицо. – Он забрал меня с собою, и теперь он – мой господин.

Сердце Каспара разрывалось от боли за нее. Горовики тоже сочувствовали Урсуле – они роняли слезы, тяжело вздыхали и бормотали, что никогда еще не слышали такой хорошей истории. Никогда, никогда… Под это бормотание горовики один за другим начали отходить ко сну.

Пленники сидели, тревожно глядя на серокожие создания, спавшие в неестественных позах, cjiobho большие уродливые куклы. Каменные великаны вошли в воду и теперь созерцали своих малорослых собратьев, вполголоса приговаривая, какие они хорошенькие, когда спят – других таких очаровательных малышей никогда на свете не было, и разве же это не умилительная картина? Великаны-горовики растроганно вздыхали и хлопали друг друга по плечам, донельзя довольные собой.

Каспар, зверски голодный и промерзший до костей, пребывал в полном замешательстве. Он сидел между Трогом и Папоротником, пытаясь согреться, и переводил подозрительный взгляд с Нейта на горовиков.

– Почему бы вам тоже не рассказать свою историю? – наконец вопросил он причитающих великанов.

Серый горовик, казавшийся вылепленным из какой-то рыхлой породы, поразился вопросу.

– Свою историю? Нам? Но тут нечего рассказывать! Мы просто есть. Мы всегда были в этих пещерах, с самого начала сотворения гор. Мы знаем только то, что рассказывает вода.

– Ох!

Каспар, решив, что это очень примечательно, сунул руку в озеро. На ощупь это была обычная холодная вода, но юноша не решался ее отпить из-за множества трупов, сокрытых в глубине.

Один из маленьких горовиков нахмурился.

– Хочешь сказать, что ничего в этом не понимаешь? Великан засопел, словно извиняясь за Каспара.

– У них такая краткая жизнь! Им просто не хватает времени познать основы мира, некогда обрести истинное понимание.

Несколько спавших горовиков пробудились и смотрели на Каспара с таким любопытством, что он ощутил себя едва ли не уродцем. Один из них подался вперед, опустил руку в воду и крепко стиснул пальцы Каспара. Взгляд серых глаз горовика изменился, став внимательным и в то же время отсутствующим. Тот словно вглядывался во что-то очень далекое.

– Я вижу темницу в Фароне. Король говорит с твоим отцом, но не верит ему.

Сердце Каспара едва не остановилось. Неожиданно вместо своего собственного отражения он увидел в воде колеблющийся образ отца и матери, лицо Керидвэн искажено тревогой и болью. Бранвульф выглядел слабым и больным. Вокруг них была какая-то темная пещера, стены сочились влагой. На запястьях родителей виднелись кандалы.