Джейн Уэлч - Властелин Некронда

Юноша обеспокоенно глядел на Май, которая так и не удосужилась заняться своей рукой. Наконец Каспар с трудом уговорил молодую женщину позволить ему взглянуть. Он ожидал обнаружить глубокие следы огромных волчьих клыков, но испытал настоящее потрясение при виде маленького полукруглого отпечатка, несомненно, оставленного зубами человека. Юноша в ужасе уставился на отметину и выпустил руку подруги.

– У него не было глаз, – равнодушно сообщила Май.

Каспар промолчал. Весь день и начало ночи они сидели с Руной. Над раздвоенной скалой взошла полная луна. В белом сиянии все кругом отбрасывало резкие тени, скалы, что часовыми застыли впереди, казались выше в этом магическом свете. Руна приподняла морду, потянулась навстречу лунному лучу. И когда он коснулся ее, она тихо вздохнула и снова уронила голову на живот Май.

Каспар плакал так, как не оплакивал ни Морригвэн, ни Перрена. Плакал о чести и верности души волчицы, о ее мужестве и самоотверженности. И еще плакал о себе – что не сумел выполнить своей задачи и позволил Руне погибнуть.

Май не проронила ни слезинки. Она молча глядела на луну всю ночь напролет, точно желала досыта напиться ее волшебством. Каспар не смог убедить подругу отпустить тело Руны – и Май держала волчицу на коленях до самой зари. Взошедшее солнце осветило Трога – пес сидел, склонив голову набок, в явной растерянности. Он легонько ткнул Руну носом, а не дождавшись ответа, попробовал приподнять ее голову, точно пытаясь разбудить. Когда же изувеченная морда волчицы снова безжизненно упала, терьер заскулил и принялся, как одержимый, носиться вокруг, словно силясь убежать от переполнявших его эмоций, понять которые он не мог.

– Май, мы должны оставить ее, – сказал Каспар, когда серый пейзаж кругом начали расцвечивать розовые блики зари.

Молодая женщина кивнула. Несмотря на печаль, к обоим на краткий миг снизошло чувство покоя. Руна прогнала человека-волка, и они более не ощущали себя затравленной дичью.

– Если бы не она, я бы сейчас была мертва, – все твердила Май.

Юноша поднял Руну, неожиданно оказавшуюся очень тяжелой. Голова ее свешивалась, синий язык покачивался в такт его шагам. Каспар с Май выбрали расщелину, отходившую от высокой острой скалы, и опустили туда тело волчицы. Это было укромное место – из тех, где волк сам бы предпочел отлеживаться во время жары, или, поджавшись, запрокинув голову, выть по ночам на луну.

Они завалили тело камнями, хотя Трог возмущенно лаял. Каждый раз, как Каспар пытался опустить на нее очередной камень, офидианский змеелов отталкивал камень носом и предостерегающе рычал на руку хозяина. В конце концов юноше пришлось привязать пса к дереву.

Пока Каспар возводил над могилой невысокий курган, пес безостановочно выл. Когда же молодой торра-альтанец уже подходил освободить его, Трог перегрыз веревку, кинулся к насыпи и принялся яростно раскапывать ее. Не успел Каспар остановить его, терьер уже высвободил лапу волчицы и потянул за нее.

– Трог, не надо! Оставь ее! – молил юноша. – Трог, она умерла. И этого изменить ты не в силах. Оставь ее! Трог! Трог!

Пес, чего еще ни разу не позволял себе прежде, щелкнул зубами на протянутую к нему руку и продолжил лихорадочные попытки освободить Руну. Май, вся в слезах, присела и обвила его руками:

– Трог, Трог, ее больше нет. Она умерла.

Но Трог не понимал, и в конце концов Каспару пришлось снова привязать его и утащить, воющего, прочь от кургана. Убитый горем отряд двинулся на восток.

Груду дров лизали языки красного, рыжего и синего пламени. Дым клубился у ног Брид, кольцами поднимался к лицу, забивал горло. Девушка извивалась, пытаясь высвободиться, до боли напрягала мускулы, задирая голову, снова и снова уворачиваясь от удушающего дыма. Саднящими глазами она глядела на огонь, тщетно убеждая себя, что все это – лишь обман чувств, игра ее воображения.

Жар подкрадывался к ступням, покалывал иголками пальцы. Скоро он превратится в нестерпимое жжение, заставит отчаянно биться в цепях. Именно так умерла ее мать. Брид видела ее агонию, видела, как пузырящаяся плоть обуглилась, ломкими слоями отвалилась от костей, да и те стали хрупкими почерневшими палочками и скоро рассыпались в прах.

Ужасные воспоминания затопили девушку. Она уже не могла сдерживать безумную панику.

– Халь! Халь! На помощь!

– Брид! – ответил его голос.

– Халь! Халь! Спаси меня, спаси!

– Брид, я спасу тебя! – загремел он, и сквозь пелену дыма Брид увидела, как он скачет к ней.

Но избавления все равно не было. Каждую ночь он пытался спасти ее – но попадал на расправу злобным хобгоблинам, мечи которых пронзали его сверкающие доспехи, точно они были из блестящей бумаги, а не из стали. Каждую ночь возлюбленного Брид рубили в куски у нее на глазах – и ничего ужаснее она себе и представить не могла.

От удушья и боли бедняжка потеряла сознание, а очнулась опять в промозглой и сырой келье, не в силах даже пошевелиться. Но думать по крайней мере могла. И как только она оказалась такой слабой? Почему позволяет чародеям манипулировать ее воображением? Где ее сила воли? Она же Брид – Дева, Одна-из-Трех. Но они все равно без труда справились с ней. Откуда-то из глубин разума поднимался назойливый, издевательский голосок: «Но Морригвэн мертва. Ты слишком слаба. Обычная смертная, а не Одна-из-Трех. Троица распалась».

И это была чистая правда. Брид знала – силы в ней не больше, чем в Май. Вот что самое ужасное! Пришло время взглянуть в лицо горькой правде, отринуть гордыню. Хотя Брид понимала, что так нельзя, но за все эти годы привыкла считать, будто сила, жившая в ее душе, – собственное ее достояние, а вовсе не дар Великой Матери. И что же? Какой горький урок! Чародеи поймали ее в ловушку так же легко, как Халя, заперли в клетке образов, страхов, порожденных ее же собственным воображением.

Вот оно! И как это она не подумала об этом раньше? Если воображение работает против нее, то точно так же может работать и за. Почему бы не представить, будто на помощь ей скачет не Халь, а Кеовульф? Кеовульф – рыцарь доблестный и могучий. Более того, в него-то она не влюблена, а значит, она будет меньше бояться за него и сон выйдет не таким жутким.

– О, Великая Мать, даруй мне силу, – взмолилась юная жрица, когда еженощный кошмар начался снова.

Пламя лизало ноги, а перед внутренним взором, как обычно, появился Халь. Неимоверным усилием воли девушка постаралась вычеркнуть, убрать его, заменив красивые черты молодого торра-альтанца суровым лицом Кеовульфа.

– Кеовульф! – закричала Брид и с восторгом поняла, что на сей раз к ней скачет именно он.

Рыцарь спасет ее, разорвет чары, сковавшие ее разум. Но, увы, в следующий же миг до девушки донесся резкий запах вивьерны. Должно быть, теперь кошмар Кеовульфа вытеснил, заглушил кошмар Брид – она перенеслась в его мир. А чудище уже рвалось к ней сквозь языки пламени, открыв свой жуткий клюв. Длинный узкий язык хлестнул девушку, острые когти вонзились в грудь, и все затопила дикая боль.