Джейн Уэлч - Властелин Некронда

Прошло довольно много времени прежде, чем Каспар услыхал стон Май и, наконец, поднял голову. Молодая мать открыла глаза, но была не в состоянии даже приподняться.

– Май, все хорошо, – тихонько произнес Каспар. – Чудесная девочка, и, кажется, с ней все в полном порядке. Я пересчитал пальчики на руках и ногах.

Май слабо кивнула и тотчас же протестующе застонала: старуха принялась приподнимать ее, подпирая скатанными одеялами и звериными шкурами. Потом знахарка осторожно взяла у Каспара новорожденную и приложила к груди Май. Юноша с тревогой увидел, что роженица настолько ослабела, что не в силах сама даже взять дитя. Он затаил дыхание, пока старуха пристраивала малютку поудобнее, и вот малышка принялась шумно сосать. По пещере прокатился общий вздох облегчения. Девочка энергично сосала, и стало ясно, что она сильная и крепенькая.

В ту ночь Каспар не спал. Май недвижно лежала перед огнем, а ребенок был отдан на попечение юноши. Всякий раз, как малышка начинала плакать, знахарка прикладывала ее к груди Май, но та словно бы даже не замечала.

Юноша думал, что к утру, после того как Май немного поспит, ей станет лучше. Старуха неустанно согревала ее и пыталась покормить с ложки, но молодая женщина не реагировала. Одуревший от недосыпа Каспар расхаживал по пещере, руки у него чуть не отваливались. Позже, днем, когда знахарка в очередной раз приложила ребенка к груди Май, та задрожала и закричала от боли, однако старуха упорствовала, глухая к страданиям молодой матери.

Теперь было ясно: старуха считала, что Май умирает, и каждый лишний день, что ребенок получает ее молоко, для него означает лишний день жизни. Задыхаясь от ужаса, Каспар глядел на возлюбленную и не знал, что сказать.

– Чудесная малышка, – заверил он, но Май словно бы не слышала.

Юноша сел в сторонке, баюкая новорожденную, и внушая себе, что ради ребенка он должен оставаться сильным. Но мысль о том, чтобы потерять Май, была невыносима. Единственным утешением для Каспара стал Трог: пес возбужденно вертелся вокруг, обнюхивал малышку и бешено вилял хвостом.

Старуха и четыре ее провожатых остались в пещере, и три дня спустя знахарка все так же настойчиво забирала крошку у Каспара и подносила ее к груди Май. По мере того как Май слабела, слабела и малышка, и юноша боялся, что ей не хватает молока. Он отчаянно молился о выздоровлении возлюбленной. Хотя ему приходилось слышать, что женщины иногда умирают в родах, но он не мог поверить, чтобы это случилось с Май – только не теперь, не здесь, после всего, что они вынесли вместе.

Мужчины ненадолго ушли и вернулись с припасами. С неимоверным усилием Каспар заставил себя благодарно кивнуть им. К своему удивлению, он обнаружил, что понимает пару слов из их языка – это значительно облегчило общение. После того как юноша перестал обращать внимание на непривычные прищелкивания и ворчания, он понял, что все остальные слова не так уж отличаются от древнего языка Кабаллана. Он рассеянно подумал, не приплыл ли этот Затетисный народ, как они сами себя называли, из того же мира, откуда был родом и сам Каспар.

На седьмой день, когда Май уже несколько часов лежала, не шелохнувшись, один из дикарей привел с собой молодую женщину с младенцем за спиной. Она съела протянутый ей кус мяса и принялась кормить грудью ребенка, крупного белокурого мальчугана. Когда тот заснул, она положила его на колени и протянула руки к Каспару, приглашая его дать ей малышку Май. Та была уже совсем вялой и сонной.

Каспар знал: это поражение. Позволить дикарке кормить ребенка Май было равносильно признанию, что Май умрет. Он судорожно прижал малютку к груди и отпустил, лишь когда старуха мягко вынула ее у него из рук. Знахарка передала малышку опытной матери, и та тотчас же приложила ее к груди. Крошка жадно зачмокала, и юноша понял, что по отношению к ней они поступают правильно. Если Май умрет, придется оставить малютку здесь, с женщинами, которые сумеют о ней позаботиться.

Чудовищная правда постепенно доходила до его сознания. Теперь, когда уже не надо было крепиться ради ребенка, юноша уронил голову на руки и заморгал, чтобы сдержать слезы. Кое-как совладав с собой, он сел рядом с Май и, взяв ее безжизненную руку, прижал ее к щеке. Зрелище кормящей матери, баюкающей его ребенка – ведь он уже привык думать о крошке, как о своей! – вновь утверждало Каспара в мысли, что Май умирает. Невыносимо! Немыслимо! Он обнял возлюбленную и прижал к груди.

Трог, все это время сидевший подле Май, занял новую позицию, подозрительно поглядывая на дикарку, что держала ребенка Май.

– О, Май! Я люблю тебя! Не покидай меня! Май, пожалуйста! Я без тебя не могу! – взмолился Каспар, глядя на изнуренное лицо молодой женщины, на ее свалявшиеся волосы, прилипшие к влажной коже.

Она не открыла глаз, но слабо улыбнулась и пробормотала:

– Я тоже тебя люблю.

– Май! Май! – вскричал он, не помня себя от счастья. – Ты снова заговорила!

Старуха торопливо отпихнула его и поднесла к губам Май чашку с водой.

– А мой ребенок? – спросила вдруг Май. – Где мой ребенок? Где?

В голосе ее звучала паника, и Каспар бросился к няньке и, выхватив у нее малышку, бережно подал Май. Крошка припала к материнской груди, и по лицу молодой женщины разлилась блаженная улыбка. Она глубоко вздохнула.

– Моя маленькая…

Закрыв глаза, Май повернулась на бок, чтобы кормить малышку, не придерживая ее.

– Я думал, ты умираешь. Голос Каспара дрожал.

– Я тоже. Какая боль! Я и не представляла, что может быть так больно.

– Нет, потом.

– Потом? – удивилась Май.

– Ты пролежала без памяти целую неделю.

– Неделю!

Май ахнула и впервые за все это время обратила внимание на незнакомые лица вокруг. В испуге молодая женщина подтянула ноги, инстинктивно загораживая своего ребенка. Дикари добродушно расхохотались и протянули ей краюху плотного черного хлеба и рог с водой. Май жадно выпила воду, но к хлебу едва прикоснулась.

Лесные жители провели в пещере еще три дня, выхаживая Май, пока она не встала на ноги и не смогла сама ходить и заниматься ребенком. Теперь, когда всеподавляющий страх за Май миновал, на Каспара навалилось изнеможение. Вернулась и ноющая боль в голове. И вот, наутро одиннадцатого дня, проснувшись, юноша обнаружил, что дикари ушли. Май уже проснулась и, судя по всему, совершенно не тревожилась из-за их ухода. Нежно глядя в глаза дочурке, она напевала тихую колыбельную.

– Как ты ее назовешь? – спросил он. Май просияла и обожающе поцеловала крошечный сморщенный лобик.

– Изольдой, в честь моей бабушки.

Каспар обвел пещеру взглядом. Теперь, когда их спасители ушли, он вдруг ощутил странную незащищенность. Подумать только – эти дикари им так помогли, и притом без всякой корысти, лишь по доброте душевной. Когда бы не они, ни Май, ни ребенок не выжили бы.