Роман Буревой - Темногорск

За столом сидела Тина в черном платье и белом пуховом платке, по-ученически сложив на коленях руки. Роман только теперь заметил, как Тина изменилась. Пополнела немного и похорошела. Что-то в ней было теперь такое, особенное. Свое. Почему-то этих происшедших с ней перемен Роман при встрече в доме Чудодея не заметил. А теперь вот обратил внимание. И оценил.

Потом вспомнил, что сам накладывал охранные заклинания на дверь и окна, чтобы воришки местные да пришлые старый дом не разорили.

– Как ты сюда вошла?!

Невольно он говорил шепотом – в этом покинутом доме можно было говорить только так. Крик показался бы здесь кощунством.

– Угадала я твои заклинания, – улыбнулась Тина. – Не ожидал? – увидев, как колдун гневно сдвинул брови, рассмеялась. – У меня ключ от двери есть. А против того, кто с настоящим ключом пришел, заклинания не действуют, так ведь? Не хочешь спросить, откуда у меня ключ?

Роман уселся подле нее.

– Ты думал обо мне? – спросила Тина так же шепотом.

– Сегодня – да.

– Я – тоже. У тебя седина на висках, вон сколько! Это от одиночества. Только не позволяй волоски никому выдергивать, – прошептала молодая колдунья. – В седых волосах силы больше, поверь.

Колдун обнял прежнюю свою любу, привлек к себе.

Тина засмеялась кокетливо:

– Роман, прекрати! Ты же меня не любишь.

– Ну и что? – Он впитывал знакомый запах ее волос, кожи. – Все равно у тебя никого, кроме меня, не будет.

– Что за чушь?! Ну ты и самоуверен, как всегда… – Тина вновь попробовала рассмеяться. Но смех замер на губах. – Это точно?

– Я заклятие наложил, когда ожерелье создавал. Не знаю почему. Коснулся губами нити и сказал: «Только моя!»

– Но ты предлагал когда-то избавить меня от любви к тебе? Помнишь? Ты тогда чуть глаза не лишился.

– Да уж, не забыл.

– Так когда ты врал? Сейчас? Или тогда? Если любовь к тебе в водную нить впаяна, ни одно заклятие ее не снимет.

– Поздравляю, дорогуша! – рассмеялся колдун. – Ты научилась мыслить логически. И это замечательно! Но в одном ты ошибаешься, милая моя. Все еще есть одно заклинание, которое может из водной нити заговор извлечь. Мне одному известное. Со мной и умрет.

– Роман, так нельзя, я не собачка, на которую ты ошейник нацепил. Свистнул – позвал, надоела – пинком из дома выгнал.

– Но ты хочешь, чтобы я остался здесь до утра с тобой. Так? – Колдун взял ее за руку.

– Не боишься? – Она стиснула его ладонь.

– С чего вдруг?

– У меня сила другая, не такая, как у всех.

Роман пожал плечами:

– Все колдуны друг с другом не схожи.

– Идем. – Тина повела его в спальню.

Дверь заскрипела пронзительно. С болью. Здесь тоже было холодно. Но Роман, хотя холод чувствовал, после купания в Пустосвятовке не мерз. И Тина, похоже, тоже.

Прибранная кровать стояла белая, будто изо льда. Тина откинула одеяло, раскидала подушки. Белье на кровати было свежее, только что, видать, смененное. В воздухе стоял приятный запах лаванды и еще каких-то трав. От пола и мебели пахло свежей речной водой. Значит, девушка, готовясь к их встрече, все в доме колодезной водой вымыла.

– Не бойся, – шепнула Тина.

«Почему она все время говорит про страх?» – удивился колдун.

Тина скинула платок и платье. Осталась нагая. Ее тело сверкало. Белое. Ослепительное. Живая нить ожерелья переливалась.

Нет, это не прежняя Тина. Это молодая колдунья, только что осознавшая свою силу. Прежде – девчонка-подросток, немного угловатая, тоненькая камышинка. Теперь – женщина, наделенная зрелой красотой. Груди налитые, талия тонкая, бедра округлые. Роман провел ладонью по ее коже. Кожа была горячей. Обжигала. А простыни на кровати – будто лед.

Тина обняла его. Короткий, похожий на укус поцелуй. На миг соединились ожерелья, колдун ощутил, как его нить стала биться в такт чужой нити… Он сбрасывал одежду. Колдунья ему помогала. Сейчас. Тина впилась зубами в кожу и прокусила… Кровь… нет… не пила… не вампир… только окрасила губы. Потом стала целовать, спускаясь ниже. Ставила его кровью метки.

«Тина!»

Ее руки скользили по его груди, по животу, сильные умелые пальцы сгоняли силу от сердца к чреслам. Она заберет всю силу или оставит чуть-чуть, чтобы он не умер?

Они слились – ручей и река.

«Тина!» – Роман не говорил ничего, лишь плотнее сжимал зубы, но был уверен, что любовница слышит его.

Как и он ее слышал.

«Ты говорил, что подчинил меня… о да… я – твоя… только твоя… а ты знаешь, как это опасно – подчинять? Подчиненный, он станет когда-нибудь твоим господином. Жестоким господином!»

«Тина!»

«Ты – мой. Принадлежишь мне. Весь, без остатка. Бывший мой повелитель. Только на час! А потом я тебя отпущу – на все четыре стороны. Иди, куда хочешь! Делай, что хочешь! А сейчас я тобой повелеваю. Потому что дар мой – любовь».

Чем жарче становились их объятия, тем холоднее делалось в комнате. Воздух уже звенел от мороза. Но ни колдун, ни колдунья не замечали холода – волна несла их, они падали в пропасть и поднимались на гребень, бились прибоем о старинную дедову кровать.

«Любишь меня?» – беззвучно шептала Тина.

«Люблю!» – Роман не лгал ей, потому что в ту минуту любил только ее.

А потом он уплыл в сон, как река утекает под мост – безвозвратно.

Проспал он, однако, недолго. Возможно, не более часа. Проснулся на ледяной кровати в ледяном доме. Тины рядом не было. Ушла. Когда? Давно?

Он выскользнул из-под одеяла, спустил босые ноги на дощатый крашеный пол. Пол закачался… Тина… сильный дар открылся у непутевой ученицы водного колдуна. Что ж она такое сотворила с прежним своим господином? Нет, это не порча… Это – другое.

Роман спешно оделся. Обычно он не боялся холода. Но сейчас ледяной воздух заставлял его дрожать. Этот дом уже много дней и ночей пустовал. Спящий дом, о котором забыли хозяева. Все так же стоят стулья вокруг стола, на белой скатерти зачем-то расставлены чашки – четыре штуки с блюдцами. Только в чайнике нет чаю, а в сахарнице – сахара. Ковер ручной работы, изрядно облысевший, на полу, развалюха-диван напротив тумбочки с черно-белым телевизором. Машинка «Зингер», на которой уже много лет ничего не шьют. Приемник «ВЭФ» с обломанной антенной, который никто уже не слушает. Детские игрушки – затасканные кошки и собачки, мишки без лап и глаз, машинки без колес. Здесь только ушедшее детство, которое не вернуть. Ушедшее время. Прошлое…

Роман вздрогнул. Вышел в промерзшие сени, поднял крышку с одного из ведер. Блеснул зеленоватый лед. Белые пузырьки застыли в ледяном стекле спиралью. А ведь это ведро мать наполнила до половины еще осенью, и с тех пор оно так и стояло здесь. И возможно, ни разу не отмерзало. Выходит, воду эту налили еще в то время, когда Надя была мертва. Вода из прошлого.