Роман Папсуев - Цейтнот

«Приди и возьми!»

Фаланга гоплитов сражалась молча, но слова крутились в Его голове непрерывным хороводом, словно кто-то невидимый шептал Ему в ухо каждый раз, когда Он наносил новый удар. Слова упреком прорывались сквозь пелену бешенства битвы, они заглушали стук крови в висках, они стирали из сознания крики умирающих и стоны раненых. Они придавали смысл всему бою.

Шаг, удар копьем, снова шаг, удар…

И каждый удар – смерть врага, а каждый шаг ведет к победе.

Персы бестолково толкались, пытаясь смять шагающую вперед спартанскую фалангу. Слева уже вышли на линию афиняне; объединенные войска полисов продвигались общим строем, тесня персов к реке, сея панику. Еще один поверженный противник упадет к Его сандалиям, захлебываясь кровью, еще один шаг вперед, еще один удар – и армия врага обратится в бегство.

Сегодня день спартиатов, потомков Гераклидов. И сегодня Он, познавший презрение, смоет свою вину кровью врагов, выплатит долг сполна, навсегда изгнав призрачный голос из памяти.

Он проник в «общину равных» хитростью, выдав себя за погибшего на охоте Полидора. Он жил среди спартиатов пять лет, считая себя одним из них, но тогда так и не понял смысл их девиза: «Вместе победить или вместе умереть!» Он вернулся в Спарту живым и невредимым, когда отряд трехсот полег на камнях Фермопил, а Он, выжив в том бою, запятнал свою честь позором. Спартиаты мало говорят, но слова и не нужны.

Почти год Он сидел в своем клере, боясь поймать очередной взгляд, полный ненависти и осуждения. Все это время он чувствовал себя презренным илотом и понимал, что допустил ужасную ошибку, вернувшись. Ему следовало навсегда покинуть Спарту и найти себе новую жизнь в другой части ойкумены.

Но Он слишком хорошо помнил запах серы, пыли и крови. Каждую ночь память возвращала его в ущелье, напоминая, как взмыли в небо стрелы трусливых персов, как падали рядом спартиаты и феспийцы. Он помнил гордую улыбку на устах Леонида, когда царь оседал в пыль с тремя стрелами в груди.

Он слишком хорошо помнил слова Леонида, которые и крутились в его голове сейчас, во время битвы с армией персидского царя Мардония при Платеях. «Что, перс, хочешь моего оружия? Приди и возьми».

Приди и возьми!

Это не Игра. Это искупление.

Меланхолично, хлопьями, падал на землю снег, и так же лениво я попивал вино из бокала, стоя на балконе и рассматривая небольшую часть своих владений. Сугробы холмами возвышались в саду, в воздухе висела тишина, и снег, налипший на голые ветви деревьев, превратил лес вокруг дома в уголок сказочного зимнего королевства. Снегопад не унимался уже второй день, и скоро дорожки сада занесет так, что будет сложно выбраться из особняка. Впрочем, выходить на улицу и не хотелось.

Я вернулся в комнату и, опустившись в кожаное кресло, налил в бокал еще вина. Какое же паршивое настроение! Депрессией это, конечно, не назвать, скорее меланхолия пополам с апатией, но от этого не легче. Вот уже который день мною владеет мерзкая мысль о бесцельности собственного существования, и скука сводит с ума. Изредка я развлекаю себя чтением или прогулками на свежем воздухе, пытаясь выбраться из болота душевной тоски, но сегодня даже погода против меня.

Положив ноги на табуретку из черного дерева, я переводил взгляд с пылающих дров в камине на огромный напольный глобус, прекрасно понимая всю бессмысленность подобного занятия. Увы, обстановка располагала именно к бесцельной трате времени.

Моя подмосковная резиденция погружена в тишину, только трещат дрова да гудит каминная труба. Тоскливо. Ничего не хочется, ни о чем не думается, в голове звенит пустота, и лень пошевелиться.

Поэтому я и не шевелился. Бокал в руке уже давно опустел, а я все смотрел на глобус, на котором приветливым разноцветным пятном пестрела Африка.

Когда возле камина образовалась черная дыра, я протянул руку к столику, взял бутылку и наполнил бокал. Равнодушно наблюдая, как чернота сжимается в некое подобие фигуры, я глотнул вина и сказал:

– Привет, Игрок.

Фигура, наконец, обрела устойчивую форму и превратилась в черноволосого человека, глаза которого, как всегда, полыхали красным пламенем. Я смотрел из-под полуопущенных век на своего повелителя и не чувствовал ничего, кроме желания послать его ко всем чертям.

Что он в Игуасу говорил про планы Белых? Мол, они готовят очередной Прорыв. Как же! Прошел уже год, а Шкала Силы даже не шелохнулась. Я, послушав Игрока, как последний болван, развел лихорадочную активность, «пробудил» двух Пешек, обучил их. Этого мне показалось мало, и я усовершенствовал особняк, довел его до уровня крепости, выкопав с помощью наемных рабочих целую сеть подземных переходов, бункеров и складов. Строители установили по периметру башни-вышки с широкими амбразурами, укрепили и расширили сам дом, и в результате невзрачный двухэтажный коттедж превратился в фортификационное сооружение, которым мог бы по праву гордиться любой вояка. Огромный объем работ, и все в короткий срок.

А что в итоге? Да ничего. Никакого намека на Прорыв.

Месяц назад я отпустил Пешек по домам, а сам засел в своем Кульков-граде и по причине вынужденного бездействия погрузился в пучину меланхолии. И то, что Игрок заявился ко мне собственной персоной, осчастливив своим присутствием, не вызывало у меня никаких эмоций. Мне плевать. Плевать на все. И на Игрока тоже.

Конечно, мне, как воспитанной и дисциплинированной Фигуре, полагалось вытянуться по стойке «смирно» и послушно внимать, но вставать не хотелось, поэтому я только поднял голову, чтобы лучше видеть пылающие глаза.

– Депрессия? – спросил Игрок.

– Что-то в этом роде, – ответил я.

– Скука?

– И скука тоже.

– Ты предложишь мне сесть или необходимо скинуть тебя с кресла?

– Конечно, садись. – Я указал на широкое кресло напротив.

Босс сел и принялся молча изучать меня. Я тоже молчал, недоумевая по поводу поведения Игрока. Он обычно сразу переходил к делу, не размениваясь на обмен любезностями или многозначительное молчание. Ну и ладно. Расспросов от меня не дождетесь.

Я понимал, что Игрок может прочесть мои мысли, но мне было все равно. Мы сидели в тишине около минуты, затем я сообразил, что, наверное, нужно предложить повелителю вина. Он поднял руку.