Грегори Киз - Мертвый принц

К одинокому голосу Литы присоединилась флейта, потом свирель, а затем вступили крозы. И уже не имели значения слова Литы – в них остались лишь страх и горечь, но теперь мелодию поддерживали все струнные, и она наполнилась мужеством и решимостью. Слезы покатились по лицу Мюриель, когда вернулся Ремизмунд, и музыка словно и не заметила его вторжения. Лита стояла у окна, сжимая в руках фату, и когда Ремизмунд обнял ее, мелодия споткнулась, словно пошатнулась решимость Литы.

Но потом ее голос стал подниматься все выше, а музыка сопровождения превратилась в скалы, став основанием мира, – и вот возник тот самый безупречный аккорд, который вобрал в себя все происходившее прежде, начало встретилось с концом, с завершением…

С триумфом.

Продолжая петь, Лита склонилась к Ремизмунду, словно намереваясь поцеловать его, обвила фату вокруг его шеи и выбросилась из окна. Ремизмунд, руки которого обнимали девушку, не успел ничего предпринять. Оба рухнули на улицу. И хотя Мюриель помнила, что сцена не так уж высока, а внизу наверняка подложено что-то мягкое, теперь это уже не имело значения. Казалось, они падали очень долго и разбились о мостовую насмерть.

Однако музыка все еще звучала, партию Литы подхватили инструменты, словно показывая, что даже смерть не сможет заставить смолкнуть ее песню. А потом на ее фоне заиграл марш, и горожане набросились на людей Ремизмунда, потерявших мужество после гибели своего предводителя. Враги бежали прочь или умирали.

Потом надолго воцарилась тишина, но кто-то ее нарушил – один из горожан, обычный человек из толпы. Это был резкий, триумфальный крик, к нему присоединились другие голоса, и все зрители, собравшиеся в Роще Свечей, вскочили на ноги и восторженно закричали.

Все, кроме Роберта и Хесперо.

Леоф смотрел на ошеломленных зрителей, а потом повернулся к прайфеку, чей взгляд вполне подошел бы васил-никсу. Леоф коротко поклонился и услышал восторженный рев. Он знал, что наступил величайший момент его жизни – ему никогда не пережить ничего подобного снова, – и ощутил, как его переполняет невыразимая гордость.

Он продолжал испытывать те же чувства и через час, когда – пока он поздравлял своих музыкантов и краснел после поцелуя Ареаны – за ним пришла стража.

Стражники Роберта бесцеремонно протащили Мюриель и Элис сквозь толпу и заставили сесть в карету, которая отвезла их обратно в тюрьму. Но на протяжении всего пути Мюриель слышала, как люди распевают гимн Сабрины. Слезы продолжали литься из ее глаз, а когда стражники освободили ее от кляпа, она присоединила свой голос к остальным.

Той ночью она слушала пение, доносящееся через окна их башни, и понимала, что известный ей мир вновь изменился – но на этот раз к лучшему.

Ей показалось – впервые за долгое, долгое время, – что победа близка.

Этой ночью она заснула. И ей снились сны, однако теперь они вместо ужаса несли радость.

Эспер поморщился, когда лекарь сделал последний стежок на его щеке и завязал узелок.

– Я закончил, – сказал старик. – Обе твои раны были удачными. Плечо обязательно хорошо заживет.

– Не уверен, что раны вообще могут быть удачными, – проворчал Эспер, радуясь тому, что ветер больше не присвистывает сквозь дырку в щеке, когда он говорит.

– Это такие раны, про которые можно сказать: чуть в сторону – и тебе конец, – весело сообщил лекарь. – А теперь я должен помочь и другим.

– А что будет с ней? – Эспер указал на лежавшую неподалеку Лешью.

Она была без сознания, а ее лицо побледнело еще сильнее, чем лицо самого Эспера. Лекарь пожал плечами.

– Я мало знаю о сефри, – ответил он. – Она получила серьезное ранение, и я сделал все, что было в моих силах. Теперь все в руках святых. – Он похлопал Эспера по здоровому плечу. – Тебе нужно отдохнуть, особенно если ты настолько глуп, что собираешься завтра садиться на лошадь.

Эспер кивнул, продолжая смотреть на сефри. Он смутно помнил возвращение в замок, при мысли о нем разум застил кровавый туман. Винна оставалась рядом, помогая ему держаться в седле. Она ушла только совсем недавно, поскольку ее позвала принцесса.

Эспер понимал, что сэр Нейл и вителлианцы тоже серьезно пострадали, но самое страшное ранение получила Лешья. Ее нашли в лесу – пришпиленной к дереву стрелой.

Он оперся руками о колени, с трудом встал и подошел к сефри, чтобы взглянуть на нее в мерцающем свете свечей. Его тень упала ей на лицо, и Лешья вдруг шевельнулась.

– Что?… – простонала она и открыла глаза.

– Лежи спокойно, – велел Эспер. – Тебя ранили. Помнишь?

Она кивнула.

– Мне холодно.

Эспер покосился на пылающий камин. Сам лесничий обливался потом.

– Я думал, ты убежала, – сказал он.

– Да, – пробормотала она, закрывая глаза. – Но я же не могла, правда?

– Не понимаю, почему бы и нет?

– В самом деле? Но… не имеет значения. Я осталась.

– Да. Спасибо тебе.

Она кивнула и вновь открыла глаза. Они засияли, словно два лиловых светильника.

– Завтра я должен ехать в Эслен, – сказал Эспер.

– Конечно, – ответила Лешья. – Я знаю.

– А ты не смей умирать, пока меня здесь не будет, – добавил он.

– Оставь при себе свои приказы, лесничий, – сказала она. – Но побудь со мной до отъезда, ладно?

Эспер кивнул.

– Договорились.

Он уселся на полу рядом с постелью Лешьи и очень скоро заснул. И проснулся только утром, когда его разбудила Винна.

– Пора ехать, – сказала она.

– Да, – отозвался Эспер и посмотрел на Лешью. Она все еще дышала, а ее щеки слегка порозовели. – Да.

Казио капнул воды на губы з'Акатто. Старый фехтовальщик, не просыпаясь, поморщился и попытался сплюнуть ее.

– Что ж, – сказал Казио, – это хороший знак.

– Он должен пить, – сообщил целитель. – Раненый потерял много крови, а кровь сделана из воды.

Лекарь из Хорнлада говорил на вителлианском с забавным акцентом, словно пел.

– Кровь сделана из вина, – возразил з'Акатто, приоткрыв один глаз. – Первое вино, вино святого Фуфионо, вот что течет в наших жилах. А в воде топят детей.

Лекарь улыбнулся.

– Разведенное вино ему не повредит, – сказал он. – Я принесу немного.

– Подожди, – прохрипел з'Акатто. – В какой мы стране?

– Вы в Хорнладе, в Кротении.

З'Акатто поморщился, и его рука упала на одеяло.

– Казио, – сказал он, – тебе ведь известно, что к северу от Теро Галле никогда не производили вина, которое можно было бы пить?

– Однако мы с удовольствием пьем наши вина, – возразил лекарь.

– Пожалуйста, – продолжал з'Акатто, – я не хочу вас оскорбить, но из ваших слов следует лишь, что вы полностью лишены вкуса, по крайней мере развитого. Как я попал в это ужасное место? Последний стаканчик должен напоминать мужчине обо всем хорошем, что было в его жизни, а не отправлять его к лорду Онтро рыдающим.