Сергей Юрьев - Вечность сумерек, вечность скитаний

– Я не знаю?! – удивилась Ута, глядя на человека, которому её отец доверил само дорогое, что у него было. – Ты спас меня, и больше мне ничего не надо знать.

– Пойдём, пойдём… – Хо едва заметно улыбнулся и сделал ещё шаг вниз по тропе. – И постарайся помолчать. Я должен успеть.

Некоторое время они медленно, шаг за шагом, спускались туда, где на пологий берег, усыпанный мелким гравием, набегали изумрудные волны, но вскоре старика вновь оставили силы, и он, держась за нависший над тропой валун, присел на скальный уступ.

– Твой отец не сказал тебе, кто я… Ведь так? – Теперь, когда он сидел, говорить ему стало легче.

– Нет, но мне…

– Так слушай, девочка, слушай, – не дал он ей договорить. – Да, я знал твоего отца. И твоего деда, и прадеда твоего я тоже знал. Все они приходили ко мне, чтобы посмотреть на диковину, на пленника, которого захватил ещё основатель вашего рода Орлон ди Литт. Но только двоих твоих предков я запомнил – это твой далёкий пращур и твой отец, потому что один из них отнял у меня свободу, а другой вернул мне её остатки.

Ута решила, что у старика начался бред, она растерялась, зная, что у неё не хватит сил вытащить его наверх, чтобы там попросить о помощи какого-нибудь сердобольного прохожего. В том, что люди изредка могут быть добры к несчастным странникам, ей уже приходилось убеждаться… Но никакой лекарь не возьмётся лечить бродягу за те гроши, что звенят в её тощем кошельке.

– Нет, не пытайся мне помочь. – Как ни странно, голос его звучал твёрдо и ясно, а в глазах не стояло мутной пелены. – Себе помоги, девочка…

Хо почему-то очень редко называл её по имени, он вообще мало говорил, особенно, в последние дни. И мелодии, которые выговаривали пять струн под его худыми бледными пальцами, становились всё печальнее и тише.

– Ута, я не человек. Я думал, твой отец скажет тебе, кто я…

– Хо, ну что ты говоришь… – Она схватила его за руку, но, ощутив не привычное тепло, а леденящий холод, испуганно отдёрнула пальцы.

– Когда альвы умирают, их тела превращаются в лёд. А лёд тает…

Она не поверила. Альвы, древние враги человеческого рода, державшие людей вместо домашних животных, давным-давно истреблённые своими бывшими рабами… Хо вовсе не походил на синемордое чудовище со стальными когтями, безжалостное и свирепое, какими теперь лишь пугали детей, чтобы спали крепче. "Горлнн-альв явился из бездны чёрной с ратью несметной, распевая гимны гневные, и Хатто-колдун наслал на людей сонный ветер, и многие погибли, не обнажив мечей…" А по утрам принято было рассказывать героический эпос о том, как Гиго Доргон, первый император, залил землю голубой кровью, обратив оружие альвов против их самих же…

– Хо, ну а почему ты живой? – Уте хотелось убедить себя в том, что того, о чём пытается сказать её спаситель, просто не может быть. – Даже альвы столько жить не могут, я знаю.

– Послушай меня и поверь всему, что я скажу, – в который раз потребовал Хо. – Когда-то меня звали Хатто, и я был тем самым колдуном, тем самым чародеем, который открыл альвам путь в ваш мир… Я наслаждался величием, славой, богатством, страхом врагов и завистью соперников. Сам Горлнн-воитель не смел и шагу шагнуть без моего совета. Я мог всё, потому что знал тайны, которые никому, кроме меня, не были доступны. Я знал, как одним только словом или взглядом подчинить себе любого из альвов и любого из людей, я мог одной только волей своей за день воздвигнуть замок и за мгновение его разрушить. Я мог превратить медь в золото, а золото – в прах. Я мог жить вечно, потому что душа моя обратилась в лёд. Но я не знал одной тайны – той, рядом с которой все остальные меркли, терялись, казались ничтожными. Но её я открыл лишь после столетий, проведённых в заточении. Я открыл её лишь после того, как заглянул внутрь себя и увидел там пустоту. Если бы ты могла знать, как это страшно, как это больно – смотреть внутрь себя и ничего не видеть…

Никогда не смей плакать и жаловаться на судьбу… Так сказал лорд Робин ди Литт своей маленькой дочери. Тот, кто потерял всё, вновь поднимется на вершину – если будет непреклонен и не будет жалеть себя… Так сказал однажды кто-то из ди Литтов, давным-давно покинувших этот свет. Едва ей исполнилось пять лет, как отец представил ей трёх недоучившихся школяров – один начал обучать её чтению и письму, другой – основам магии, в которой сам едва ли много смыслил, а третий, самый старательный, знакомил её с историей рода ди Литтов, в которую сам вникал на ходу, читая древние хроники, занимавшие несколько полок в библиотеке. В итоге, к тому дню, когда пришлось покинуть замок, она научилось довольно бегло читать, умела вызывать говорящего гномика, который нёс несусветную чушь, и знала наизусть имена всех своих предков по отцовской линии. Но главную науку – науку властвовать, преподавал ей сам отец, и главный урок состоялся перед самым расставанием, и заключался этот урок не в словах, а в том, что тот лорд ушёл, не оглядываясь…

Ута старалась вспоминать всё, что сейчас могло укрепить её волю, лишь бы не прислушиваться к тому, что говорит Хо. Она знала, что когда-нибудь вспомнит всё, что он сейчас говорит, но пусть это случится лишь после того, как иссякнет боль в её сердце, когда она обретёт силу и власть над людьми, когда не надо будет бояться встречных незнакомцев, и незнакомцев, идущих сзади, когда можно будет не скупиться на милости преданным слугам, за верность платить верностью, а за предательство – скорой расправой… Так сказал лорд Робин ди Литт своей маленькой дочери, покидая её навсегда. Так сказал…

– …так сказал мне твой отец. Он доверился мне, хотя никто не сделал вам, людям, большего зла, чем я. Но, за столетия, проведённые на цепи, я понял и другое: альвам я сделал не меньше зла, чем людям. Знаешь, девочка, я надеялся, что хоть кто-то из моих соплеменников ещё остался в живых в этом мире, и хотел открыть им путь обратно, туда, где серебряные ручьи стекают с малахитовых гор, где растут поющие цветы, и два голубых солнца сменяют друг друга в вечнозелёных небесах. Но я ошибся – альвов больше нет, и я не могу искупить того зла, которое принёс своим соплеменникам, соблазнив их призрачным могуществом. Но я ещё могу отдать хотя бы ничтожную часть своего долга людям, и ты поможешь мне, Ута, дочь благороднейшего из лордов… Ты ведь поможешь мне?

– Не знаю… – Она сейчас думала о том, как исполнить последнюю волю отца, а к этому старику, который, к тому же, оказался вовсе не человеком, она испытывала лишь лёгкую жалость, и даже не пыталась понять, почему скорое расставание с ним её вообще огорчает. Ди Литты не оглядываются назад – ди Литтам пристало смотреть только вперёд и стремиться к цели – неустанно и непреклонно, преодолевая препятствия, снося невзгоды. – А чего ты хочешь от меня?