Юлиана Суренова - Тропа каравана

Караванщик, в сердцах кляня себя за мягкость, доброту и стремление помочь, — все то, в чем сейчас он видел причину всех надвигавшихся бед, стиснул зубы. Его пальцы впились в рукоять меча, готовясь отразить удар…

— Хватит! — когда напряжение достигло предела, Шамаш сделал шаг вперед. — То, что вы собираетесь совершить, обратит на вас гнев богов, а вовсе не их милость, как вы того желаете. Все сказанные вами слова лишены смысла, когда незачем даже спрашивать небожителей, достаточно лишь взглянуть в глаза девочки, чтобы понять: ее душа чиста и невинна.

— С каких это пор простой караванщик вмешивается в разговор хозяев? — чужак бросил на него гневный взгляд.

— Видишь ли, есть закон… — начал Атен. На самом деле он вовсе не собираясь объяснить магу то, во что отказывался поверить сам. Просто он, только теперь осознав, что Хранитель стоит в опасной близости от чужаков, на острие будущего боя, старался найти способ предупредить его, убедить уйти, пока не началось сражение, но колдун прервал караванщика:

— Ерунда! Все законы мироздания, данные богами, написанные людьми — не важно, — все они подчиняют себе лишь взрослых. Дети выше их.

— Никто не может быть выше закона пустыни!

— Уведи меня отсюда, пожалуйся, — девочка потянулась к Шамашу. — Я хочу вернуться к себе в повозку!

— Конечно, малыш, — он взял ее за руку.

— Стой! — выскочивший из-за спины седоволосого дозорный чужого каравана выбросил вперед руку, в которой зажимал немного искривленный меч. Между его острием и грудью мага оставалось всего ничего.

Мати вскрикнула, но Шамаш лишь с безразличием взглянул на оружие:

— Ты не сможешь остановить меня этим, — он даже не коснулся клинка, лишь скользнул по нему взглядом, и твердый металл, способный перерубать человеческие кости и рассекать цепи, связывавшие повозки в единое целое, распался, словно был вылеплен из снега.

Караванщики застыли на месте, пораженные увиденным. Конечно, все они знали, что города — порождение магической силы, что без нее не было бы жизни, но там чудеса казались такими обыденными и привычными, что люди редко обращали на них внимание, принимая как должное, как естественный порядок вещей. И никто не мог припомнить, чтобы ему приходилось хотя бы раз в жизни стать свидетелем настоящего чуда — чего-то необычного, сказочного…

Чужаки медленно, шепча священные молитвы, надеясь смягчить ими гнев наделенного даром, стали опускаться на колени. Они и представить себе не могли, что такое возможно — встретить Хранителя среди снегов пустыни!

А ведь они столько раз видели этого немного странного черноглазого и смуглолицего караванщика, но даже не предполагали, кто он на самом деле…

Когда первое оцепенение прошло, они поднялись с колен и словно по команде повернулись к Атену. Глаза их горели благоговейным трепетом. Все они знали, что в их спасителях есть что-то особенное, долгое время люди пытались выведать тайну, но безуспешно, и вот она открылась им…

— Почему вы скрывали… — зашептал хозяин чужого каравана, но Атен лишь гневно бросил ему:

— И ты еще спрашиваешь?! Хвала богам, что Они надоумили нас не доверять во всем незнакомцам!

— Но мы не знали… — начал было кто-то из чужаков, однако Атен оборвал его, не дав договорить:

— Убирайтесь! Ни я, ни мои люди никогда не простят вам того, что вы подняли оружие на своих спасителей! Прочь! Пусть пустыня ляжет между нами, стирая из памяти все то, что произошло и то, что могло случиться.

Чужаки подняли полные немой мольбы глаза на мага, но Шамаш даже не взглянул на них, замерших в молчаливом смирении, готовых принять любую кару за грубость и непочтительность и просивших лишь, чтобы им было позволено не уходить.

И им не оставалось ничего, как повернуться и медленно, сгорбившись, словно под тяжкой ношей, пойти назад, к своему каравану.

Лишь их предводитель решился задержаться, но не затем, чтобы попытаться уговорить, переубедить, а только сказать:

— Пустыня не прощает нарушивших ее законы. Пусть она накажет не сейчас, пусть это произойдет через годы — но ее кара будет ужасной. И даже маг не сможет защитить…

— Ты угрожаешь? — пальцы, сжимавшие рукоять меча, побелели от напряжения.

— Нет… — он повернулся к Шамашу. — Хранитель, ты вряд ли провел достаточно времени за пределами стен священного города, чтобы понять, что движет нами. Эти люди обманули тебя, заставили поверить в ложь и отвернуться от истины. Заклинаю тебя, задумайся, и ты поймешь, что я говорю правду! И еще… Знай: когда это случится, мы будем рядом и с радостью примем тебя…

— Как ты смеешь! — Атен был готов взорваться от переполнявшей его ярости: чужак судил их, не зная ровным счетом ничего…!

— Я ухожу… Помни ж! — и, сказав это, он пошел вслед за своими караванщиками.

Девочка смотрела на удалявшихся чужаков широко раскрытыми глазами, наполненными страхом, рожденным непониманием происходящего. В ее разуме, сердце просто не укладывалось, как такое возможно. Как может она быть проклятой, нести зло?

— Мати… — Атен поставил ее на снег, склонился, собираясь все объяснить… И умолк, не зная с чего начать.

— Позаботься о караване, — видя его нерешительность, ощущая чувства, терзавшие сердце караванщика, промолвил колдун. — А я отведу малышку домой.

Какое-то время девочка молча шла за Шамашем, и лишь возле самой повозки, словно очнувшись ото сна, встрепенулась:

— Папа хотел мне все объяснить! Почему ты не дал ему? Или то, что говорили эти страшные люди — правда? Я — проклятый ребенок?

— Нет. Успокойся, милая. Не задумывайся об этом, просто забудь.

— Ты не понимаешь! Я не хочу нести беду в караван, уж лучше… — она вновь заплакала, отвернувшись, уткнулась в полог повозки.

— Я знаю, каково видеть ненависть и страх в чужих глазах, — Шамаш повернул ее лицом к себе, заглянул в глаза. — Я вырос в мире, полагавшем, что наделенные даром — самое мерзкое порождение черных богов, те, от кого исходит все зло и беды мироздания.

— Ты говорил, — она все еще всхлипывала, однако слезы больше не срывались с ее ресниц. — Но так могут думать только плохие, глупые люди, а…

— Почему ты считаешь, что здесь все мудры и добры? — прервал ее колдун, не дав не то что договорить, но даже сложить слова в мысль. — Малыш, если ты будешь искать в себе лишь то, что хотят или боятся увидеть другие, ты потеряешь себя.

— Но… — девочка уже почти совсем успокоилась, ей нужно было еще совсем немного, чтобы забыть о сомнениях и страхах.

— Неужели ты больше веришь чужакам, чем своим родным и друзьям, которые видят в тебе лишь милую веселую девочку, ну, возможно, немного упрямую и непослушную, — слова Шамаша заставили ее улыбнуться. — А ведь им прекрасно известно, что ты родилась в пустыне. И еще. Разве ты одна такая? Вспомни хотя бы детишек Лины и Лиса. В караване с десяток рожденных в пустыне. Неужели бы земля и боги давно не покарали его, если бы все было действительно так, как говорил тот человек?