Юлиана Суренова - Тропа каравана

— Я изменюсь! Я постараюсь… — караванщик бросился к Шамашу, схватил за руку. В его глазах стояла мольба — он просил понять и простить. И еще. В них было то, чего не мог не заметить колдун — решимость взять всю вину на себя и, не добившись снисхождения, унести ее с собой в черные пещеры смерти.

Вздохнув, Шамаш положил руку на плечо караванщика, показывая, что готов принять помощь. Вновь все его старания как-то охладить пыл Атена разбились вдребезги. Впрочем, лучше уж так, чем иначе. Опасность, которой подвергся бы караван, потеряй он хозяина, готового лишить себя жизни, была куда ближе и отчетливее всех грядущих пока еще безликих проблем.

— Ты очень похож на своего брата, — спустя какое-то время проговорит колдун. Атен взглянул на него с удивлением и Шамаш продолжал: — Такой же упрямый фантазер. Это несет вам много бед и хлопот, и, вместе с тем, позволяет найти выход там, где его, казалось бы, и нет вовсе.

— Он думал, что я болен, — хозяин каравана вздохнул. Пусть в ходе последнего разговора с братом они все выяснили, однако… — Может быть, так оно и есть, — сейчас Атен был готов согласиться с чем угодно, лишь бы боги перестали гневаться на него. — Вы говорили обо мне…

— Нет. Я не считаю возможным обсуждать человека за его спиной. Хотя Евсей и хотел убедить меня, что подобный обычай — глупость…

Тем временем они подошли к повозке Шамаша и колдун, тяжело опустившись на край, первым делом провел рукой по пологу, снимая с него заклятие, а затем заглянул внутрь, проверяя, все ли в порядке с его маленькими подопечными. Те сладко спали, прижавшись боками, согревая друг друга своим теплом. Взгляд колдуна потеплел, на губы легла тихая, немного печальная улыбка. Потом он вновь повернулся к стоявшему подле караванщику.

— Мне бы не хотелось возвращаться к этому разговору, но, боюсь, у меня нет выбора, — взгляд Шамаша пронзал насквозь, проникал в саму душу. — Я могу заставить тебя отказаться от заблуждения силой… — он заметил, как караванщик сжался, втянул голову в плечи, словно готовясь к удару, и поспешно продолжал: — Однако, несмотря на все мои опасения, я продолжаю считать, что любой человек вправе совершать все те ошибки, которые ему суждены. Только не навязывай их другим, — он вновь поморщился, удобнее устраивая раненую ногу.

— Я сделаю все, что Ты велишь!

— Тогда хотя бы веди себя со мной, как прежде.

— Хорошо, — караванщик сделал над собой усилие, заставляя подчиниться, и почувствовал… Оцепенение начало спадать, душа немного успокоилась, отыскав себе, наконец, место, где можно было бы передохнуть. Его вера осталась неизменной, но она более не заставляла гореть сердце слепым пламенем. Вернулась уверенность и твердость: "Хозяин каравана должен быть сильным, особенно хозяин такого каравана", — он вобрал в себя теплый, сладковатый воздух, исполненный духом огненной воды. — Я позову лекаря.

— Мне казалось, мы решили…

— Рана открылась, — не дав Шамашу договорить, он быстро коснулся его колена. Ладонь окрасилась в алый цвет, незаметный в сумраке предрассветья на черных брюках. — К вечеру Ты потеряешь слишком много крови.

— Я сам остановлю…

И вновь караванщик прервал его:

— Человек нуждается в помощи друзей. Лишь боги способны обходиться своими силами.

Шамаш, усмехнувшись, качнул головой:

— В прежнем мире никто не решался спорить со мной, — его голос звучал спокойно, скрывая все чувства, что теплились у него в груди. — Это было бесполезно — я всегда настаивал на своем, не отступая до самого конца.

— Тебя слушали — значит, любили и почитали.

— Как человека.

— Твои друзья были магами? — если богу так хочется верить в реальность вызванного тяжелой болезнью бреда — что ж, пусть будет так.

— Да. Но какое это имеет значение?

— Для нас Хранители — полубоги. Есть города, в которых их обожествляют не только после смерти, но и при жизни.

— Это по меньшей мере странно.

— Не в нашем мире, зависящем от дара Хранителей в большей степени, чем остальные островки мироздания от воли всех небожителей вместе взятых.

— Не в вашем мире… — вздохнув, повторил колдун. Он нахмурился, взгляд сощуренных глаз скользнул по маленькому клочку земли, защищенному куполом шатра. Караванщик так и не понял, согласен ли Шамаш с этой мыслью или нет. Так или иначе, спустя какое-то время он продолжал: — Может быть, именно поэтому ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать… Вот что. Время зари — наилучшее для общения с богами и духами. Конечно, я понимаю, что ты услышишь лишь то, что хочешь услышать… Но, может быть, даже этого будет достаточно. Я верю: боги не оставят твой вопрос без ответа.

"Но мне не о чем Их спрашивать! — хотел воскликнуть Атен. — Я уже говорил с госпожой Айей и Она подтвердила… — но промолчал, вспомнив, как разгневалась на него богиня снегов за то, что он продолжал упрямо настаивать на своем, пытаясь переубедить Шамаша. — Лучше согласиться… Сделать вид, что я все понимаю, — отчетливо и уверенно говорил ему внутренний голос. — Я — всего лишь человек. И если богиня хочет, чтобы я скрывал от Него открывшуюся мне правду, да будет так. Она знает, что делает".

Все же, ему не хотелось обманывать Шамаша. И он решил найти слова, которые по отдельности были бы правдой, но все вместе…

— Я знаю, боги не хотят, чтобы я говорил с Тобой обо всем этом. Но Ты ведь понимаешь, как тяжело отказываться от стремления приблизить к себе чудо, переступить грань между миром реальности и легенд.

Колдун взглянул на Атена. Лицо караванщика было твердым и решительным. И лишь в глазах стояла мольба — они просили о доверии и понимании.

И Шамаш кивнул, прекращая все споры о вере раз и навсегда, забывая о них, словно ничего и не было вовсе.

— Зови врачевателя. Но потом я хотел бы принять участие в приготовлениях к празднику в честь твоей дочери.

— Конечно! — и обрадованный хозяин каравана поспешил за лекарем, насвистывая под нос какую-то веселую мелодию, услышанную когда-то страшно давно, еще в Эшгаре.

Мати снилась величественная женщина с длинными белыми волосами. Она была так светла, так прекрасна. Ее нежный мелодичный голос полнил воздух чудесным напевом восхитительной песни…

— Мама, — сквозь сон прошептала девочка. — Мамочка…!- Она была слишком мала, когда та умерла и почти не помнила ее, но всегда представляла себе именно такой.

— Я с тобой, милая, — донесся да нее легким дуновением ветра нежный, исполненный доброты и заботы, голос. — С днем рождения. Счастья тебе.

— Мама, мама, — быстро, боясь, что та исчезнет, заговорила она. — Пожалуйста, побудь со мной, хотя бы один день, этот день! Я хочу, чтобы ты была рядом, хочу чувствовать твое тепло!