Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

Перед ним был не призрак, не дух, а хищник, которого можно было попытаться отогнать, заставить уползти обратно, в свою нору, где тот спал до тех пор, пока его не потревожили. Он, закрыв глаза, заставил свой разум приблизиться к духу снежного змея и затем медленно, успокаивая, усыпляя, беззвучно зашептал слова заклятья, в которых была не угроза, а покой, не вражда, а протянутая рука дружбы и доверия.

Колдун почувствовал, что тварь начала успокаиваться, прекратила свой подъем к поверхности, закрыла пасть, мотнула вытянутой, лишенной глаз головой, сбрасывая тонкую дымку — сеть, наброшенную на нее кем-то неведомым даже ей самой.

"Вот и хорошо, — Шамаш устало улыбнулся, — теперь возвращайся назад, в свою нору. Человек — слишком большая добыча для тебя. Ты сможешь убить его, но не проглотить. Дождись кого-нибудь поменьше, зверя, который не обманет твоих надежд и утолит голод…"

Змея подчинялась его воле. Да, она была согласна — к чему зря тратить столь необходимый для жизни яд? Лучше притаиться в ожидании пищи. Тем более что пришедшие на ее территорию и сами собираются уходить. Они не останутся здесь. И с чего это она взяла, что чужаки будут ей конкурентами в борьбе за жизнь?

Шамаш выпрямился, повел затекшими плечами, затем поднеся замерзшие руки к губам, подул на них, согревая горячим дыханием.

Оставалось совсем немного — несколько мгновений спокойствия и тишины, не таившей в себе ни следа угрозы, чтобы все осталось позади.

Но тут…

Атен мотнул головой. Перед глазами закружились какие-то блики, тени. Все поплыло.

Он зажмурился, надеясь прогнать странное наваждение, но что-то вдруг в нем расстроилось. И когда хозяин каравана открыл глаза, на мир смотрел слепой, неосмысленный взгляд не человека — призрака. Медленно, осторожно, боясь вспугнуть способную убежать, но не защищаться жертву, к нему начали возвращаться обрывками воспоминаний мысли, страхи…

"Мати! — боль острым взмахом острого клинка резанула по сердцу. — Моя маленькая девочка! Где ты? Совсем одна в снегах, где всюду опасность? Нет, я не могу ждать! Я должен найти ее, защитить!"

И едва караванщик подумал об этом, как ему показалось, что он увидел мелькнувший впереди маленький детский силуэт.

— Мати! — вскрикнул Атен и бросился вслед за тенью.

…Снежная змея уже почти заснула. Но новая волна движения, кругами прошедшая по поверхности снегов, пробудила ее злобу, разожгла ярость, наполнила новыми силами и погнала наверх, навстречу врагу.

Тварь обезумела. Яркая вспышка ненависти сожгла тонкие нити, которые все еще соединяли воедино разум Шамаша и дух змеи. Магия, словно отразившись в кривом зеркале, обращавшим добро во зло, а заботу в стремление причинить боль, обрушилась на своего создателя, не успевшего отреагировать и защититься. Колдуну показалось, что он вновь вернулся в миг сражения с Потерянными душами. Вокруг бушевали стихии, чье прикосновение причиняло нестерпимую боль не только телу, но и душе. Воздух стал холодным и тяжелым, как лед, кровь была готова застыть в венах, не справляясь с ее тягучим потоком, сердце нервно билось в груди, а разум…

В отчаянии следя за всем происходившим, он к своему ужасу совершенно отчетливо понимал, что не может сделать ничего, чтобы предотвратить неминуемое.

— Торговец, стой на месте! — заметив сквозь дымку слез и кроваво-алой мути, что караванщик, вопреки всем запретам, двинулся вперед, навстречу не видимой его оку опасности, крикнул Шамаш.

Но Атен не слышал, не мог услышать.

И тогда, в кровь кусая губы, колдун бросился ему наперерез. Его хватило лишь на то, чтобы сделать несколько шагов. Потом он почувствовал на губах, горевших огнем щеках, покрытом капельками пота лбу снег, чье холодное прикосновение возвращало покой, даря забытье.

— Господин… Господин! — он очнулся не от резкого, исполненного болью крика, слух вернулся уже потом. Сначала было прикосновение горячего языка к замерзшим рукам.

Застонав, Шамаш перекатился на спину и замер, глядя на высокие яркие звезды, смотревшие на него с тревогой и заботой.

Потом он увидел над собой испуганные, полные тревоги за друга и хозяина глаза золотого волка, а спустя еще мгновение — такое же паникующе взволнованное лицо Евсея.

Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, когда же разум прояснился, первым, о чем он вспомнил, был хозяин каравана.

— Торговец! — он рванулся, спеша поскорее встать.

Евсей помог Ему подняться, поддержал, когда движение, отдавшись резкой острой болью не столько в теле, сколько в разуме, заставило мир зашататься, заскользить перед глазами, теряя очертания.

— Что случилось? — со страхом глядя на бледное, такое же белое, как покрывший сединой волосы снег, лицо повелителя небес спросил караванщик.

— Потом объясню… — глухо проговорил колдун, сумевший, поборов волны дурноты, выпрямиться, оглядеться вокруг. — Хан, — приказал он не сводившему с бога солнца настороженного взгляда волку, — найди хозяина каравана. Быстрее!

Зверь застыл, принюхиваясь к ветру, но лишь на мгновение, спустя которое, отыскав нужный запах, солнечным лучом скользнул по лику пустыни, остановился шагах в сорока над чем-то серым, лежавшим в снегах, обернулся назад и замер, не двигаясь с места, ожидая новых команд.

Сжав зубы, сдерживая полный отчаяния и боли стон, готовый сорваться с посиневших губ, Шамаш бросился к нему.

Евсей побежал следом. Его сердце колотилось в безумном ритме, то убыстряясь до предела, когда казалось, что еще миг — и оно разорвется, то обмирая, замедляясь, почти останавливаясь, в ужасе начавшего просыпаться понимания того, что случилось несчастье. Его глаза видели лишь серую тень, упавшую в снег, но сердце, душа уже различали в ней брата.

Атен лежал на боку, подтянув колени к животу и прижав руки к груди. Ветер сорвал шапку, откатив ее далеко в сторону, и теперь серебрил всклокоченные волосы, покрывая тонкой коркой изморози усы и бороду.

Он был еще жив, но не мог даже шевельнуться, когда все тело свела ужасная судорога, пронзая болью руки и ноги, лишая их возможности двигаться, исполнять приказы разума.

— Господин… — увидев упавшего рядом в снег Шамаша, прошептали его запекшиеся губы. — Прости, я… я нарушил Твой приказ…

Тот не слушал его.

— Змея. Она ужалила тебя? Куда? — спросил он, затем, не дожидаясь ответа, провел ладонями над караванщиком, ища жар воспаления, который исходил бы от места укуса. Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы обнаружить… Голень левой ноги! Вздох облегчения сорвался с его губ. Если так, еще можно помочь. — Борись! Слышишь! Ты должен жить!

— Не могу, — тот не чувствовал уже ничего. Боль ушла. Ей на смену пришел покой, полный сонной дремы. Глаза начали сами закрываться…