Марианна Алферова - След на воде

Надя поймала такси, протянула шоферу купюру и велела ждать. Вскоре из подъезда вышел невысокий начинающий полнеть господин в добротном драповом пальто, сел в служебную машину и покатил. Надя велела ехать следом. Вскоре господин вышел из служебной машины, купил в киоске букет цветов и неспешно двинулся по улице, радостно мурлыкая что-то себе под нос. Утро было прекрасное, солнечное и сухое, остатки желтой листвы, чудом уцелевшие на ветвях, светились неподдельным золотом. Исхлестанный многодневным дождем асфальт медленно подсыхал. Было неправдоподобно тепло, и успевшие обрядиться в норковые шубки красавицы распахивали полы дорогих зимних одежек, выставляя на обозрение прохожих не менее дорогие платья и костюмы. Каждую из таких обольстяшек солидный господин непременно провожал взглядом.

Снег, выпавший в Пустосвятове, Москву облетел стороной.

Высокая стройная девица в черном пальто почти до полу уже издалека помахала господину ладошкой, обтянутой тончайшей кожаной перчаткой. Повстречавшись, пожилой господин и молодая дама поцеловались и завернули в ближайшее только что открывшееся кафе. Надя ждала, делая вид, что старательно изучает выставленные на продажу цветы. В ее расчеты не входило, чтобы длинноногая телка ее увидела. Парочка завтракала не торопясь. Лишь через полчаса они вновь появились на пороге кафе. Дама чмокнула своего господина в щечку и засеменила куда-то по своим делам, а он остановился, достал сигареты и уже собирался закурить, как Надя подскочила сзади и ухватила его за локоть.

– А меня ты не хочешь пригласить на завтрак? Пожилой господин обернулся и, увидев ее, тихонько ахнул:

– Надюха…

– Только не говори, что ты молился за упокой моей души, – сказала она, строго нахмурив брови. – Я прислала тебе письмо.

– Да, да, конечно, – спешно согласился тот, – Ты бы знала, как мама плакала над ним!

То было наглое вранье – супруге он полученное письмо не показал, но Надя не умела читать чужих мыслей.

– А ты?

– Я тоже… да, я тоже плакал. Думал, что умру от горя. И ты давно… меня ждешь? – Он беспокойно оглянулся.

– Изрядно.

– Надеюсь, ты не видела… – Он скорчил таинственную гримасу.

Разумеется, речь шла об удалившейся с букетом цветов красавице.

– Я ничего не видела, – сказала Надя. – Зайдем в кафе. Безумно хочется есть.

Он взял для нее кофе и кусок торта – Надя всегда была сладкоежкой. Девушка за стойкой с любопытством посмотрела на них. Весьма странное свидание: сначала господин завтракает с одной девицей, затем тут же возвращается с другой. Надя демонстративно чмокнула Анатолия Михайловича в щеку, ей хотелось, чтобы отчим почувствовал себя не в своей тарелке, занервничал. Она очень надеялась на его помощь в сложившейся ситуации.

– Ты по-прежнему в администрации у Паукова? – спросила Надя, желая убедиться в его неослабном могуществе.

– Паукова давно схарчили. Ноне другой. Но я по-прежнему в первых замах. Верно, фортуна так меня назначила – в первые замы. Но людей у меня прибавилось.

– И деньжат, – в тон ему добавила Надя, и ее светло-карие глаза насмешливо блеснули. – Воруешь, небось?

– Девочка моя, на зарплату, как прежде, так и нынче, не живут. Чай, взрослая уже, должна понимать – честным трудом в России денег не заработаешь, палаты каменные не построишь. Вопрос не в том – воровать или не воровать, а в том, чтобы воровать умно.

– А ты палаты построил?

– Не без этого. Но все на твою мать записано, не подкопаешься.

– Не стыдно? – незлобиво, как бы в шутку, спросила Надя.

– “Срам не дым, глаз не выест”, – любила говаривать моя бабушка. Ну а ты-то как живешь? Что с тобой, где ты? – Он выпалил эти вопросы без паузы. – Почему не пишешь, наконец?

– Кто-нибудь интересовался мной? – спросила она вместо ответа.

Он нахмурился и хлебнул из своей чашечки кофе.

– Так как же, дядя Толя? – Надя всегда именовала его именно так, и никогда папой.

Анатолий Михайлович скривился, со стороны можно было подумать, что ему не понравился кофе.

– В начале сентября был странный звонок. Мужской голос попросил тебя к телефону. Хорошо, что подошел я, а не мама. Сказал, что ты умерла несколько лет назад, спросил, кто говорит, и трубку тут же повесили.

– А дальше?

Анатолий Михайлович отрицательно покачал головой.

Надя понимающе кивнула:

– Они выслеживают нас, как зверей. Дядя Толя, ты должен помочь!

– Да я с удовольствием, – сказал он и настороженно огляделся. – А в чем, собственно, дело?

– Можешь устроить мне выступление на телевидении? Мне и моим друзьям?

– Зачем? – Хотя Анатолий Михайлович задал этот вопрос, сама просьба его, казалось, не удивила.

– Мы должны рассказать о проекте Сазонова, о Беловодье, обо всем. Иначе нам конец, и всему, что мы сделали и делаем, – тоже.

– А это так важно – то, что вы сделали? – неожиданно резко и пренебрежительно спросил он. – Нынче таких спасителей отечества на каждом углу пруд пруди, и каждый клянчит денег и, выклянчив, спешно прячет добычу в банке где-нибудь на Каймановых островах. Дерьмократы чертовы.

– Ты сам был демократом, – напомнила Надя. – То есть сначала был секретарем парткома, а потом, как митинги начались, сразу записался в демократы. И это ты направил меня к Гамаюнову. Я была тогда сопливой девчонкой, которая писала в школе сочинения на тему “Партия – ум, честь и совесть…”. А училка на уроке вдалбливала нам, что необходимо беречь народное добро. Какой-нибудь старый тракторишко ценнее жизни молодого парня, и комсомолец должен сгореть живьем, а трактор спасти. И почти все верили, что именно так и надо. Я, правда, сомневалась. В том, что все в это верят. Особенно в том, что корреспондент, состряпавший статейку о тракторе, который ценнее человеческой жизни, в это верил.

– Эх, что бы ты знала о жизни, девочка! Мораль надо тоже менять с умом. Смешно, в конце концов, держаться за устаревшие истины. – Он тяжело вздохнул. – Лучше расскажи, что это за Беловодье такое, о котором ты бормочешь.

– Гамаюнов тебе объяснял когда-то, что он задумал. Разве ты не помнишь?

– Не помню, – совершенно искренне признался Анатолий Михайлович.

Она вытащила из кармана блокнот, написала две фразы, вырвала листок и показала отчиму. Тот прочел, потер пальцем переносицу.

– Это же сказка какая-то.

– Так поможешь?

– Сегодня уже ничего не удастся сделать. – Он принялся вертеть в руках чайную ложечку – первый симптом, что он сильно нервничает. – Вот разве что завтра или послезавтра.

– Завтра, – прервала его Надя. – И еще я напишу заметку для газеты. Она тоже должна выйти на следующий день после передачи. Надеюсь, у тебя есть свои люди в каком-нибудь приличном, не слишком желтом издании?