Андрей Астахов - Девятый император

– Видишь? – Акун указал на темное пятнышко в небе.

– Это какая-то птица. Ну и что?

– Это гриф. В этой стране грифы не водятся. Он такой же пришелец здесь, как и мы.

– Подумаешь, какая-то птица!

– Гриф не просто птица. Это вестник смерти.

– Я не понимаю тебя, – Руменика ощутила давящий страх.

– Этот гриф появился здесь совсем не случайно. Сама по себе птица не страшна. Но этот граф – не простой. Это глаза. Всевидящее Око.

– Акун, почему ты всегда хочешь меня напугать? Или объясни все толком, или перестань говорить загадками.

– Я не пугаю. Риман ди Ривард предупреждал меня о том, что мы можем встретиться с Легатом. Наши враги знают, что мы здесь. И мы совершили оплошность – мы, сами того не желая, привели Легата к мальчику.

– Кто такой этот Легат?

– Это зло. Едем вперед. У нас нет выбора; если твой брат находится в этом селе, мы еще можем попытаться его спасти.

– Акун!

– Не время разговаривать. Вперед!

Вороной рванулся с места, прямо в поднятую ветром снежную мглу. Руменика была испугана, и страх ее рос с каждой секундой. Ее испугали не столько слова Акуна, сколько его лицо. С того момента, как она бежала из Гесперополиса и до этого дня она ни разу не видела старого милда растерянным или озадаченным. Как ни пытался Акун скрыть охватившее его волнение, лицо его выдавало. Нервозность старого воина была пугающей, и Руменика никак не могла взять в толк, чем же так напугала неустрашимого воина мерзкая черная птица, собирающая падаль, и как она может быть чьими-то глазами.

На самой окраине деревни, когда до ближайших усадьб осталось футов пятьдесят, Акун вновь остановился и поднял руку, привлекая ее внимание. Руменика придержала свою лошадку, подъехала к старому воину. Милд снова ее удивил; он что-то бормотал, закрыв глаза и держа перед собой правую руку ладонью от себя. Руменика подумала о молитве, но Акун не молился.

– Надо ехать туда, – Акун показал прямо перед собой. – Оттуда идет магический поток. Но я не могу понять, в чем дело. Поток очень слабый, я едва его уловил. Кто-то пытается вольно или невольно поставить экран, чтобы скрыть каролитовую эманацию. Либо сам кристалл очень мал.

– Ни черта в этом не понимаю. Едем прямо?

– Прямо, – Акун пришпорил коня.

Руменика нисколько не сомневалась в удивительных способностях Акуна. Путеводный шар убедил девушку в могуществе магии скроллингов. Поэтому она полностью доверилась Акуну. Они поехали по узкой, зажатой между двумя рядами плетней и заборов улице, сопровождаемые лаем собак и любопытными взглядами местных жителей. Они проехали всю деревню до конца, прежде чем Акун снова остановился.

– Туда! – сказал он после недолгого колебания, показывая в сторону дальних домов, расположенных почти у самого леса. – Поток идет оттуда.

Последний отрезок пути занял не более минуты. Сердце Руменики бешено колотилось от волнения. Теперь не оставалось сомнений, что Акун наконец-то привел ее к брату. Она взглянула на небо. Гриф исчез.

– Он здесь, – сказал Акун.

– Мой брат в этом доме? – поморщилась Руменика. – А ты не мог ошибиться?

– Твой брат здесь, – повторил Акун и добавил: – И Легат тоже очень близко.

Метель над Чудовым Бором, заметавшая с утра, стихла в один миг, будто по волшебному слову. И стало вдруг так тихо, что любой звук казался неестественно громким. Приближался вечер, начало смеркаться. И в час, когда закат окрасил небо в розовый цвет, над селом завыли собаки.

Это могло бы напугать любого человека. Все чудовоборские собаки – огромные волкодавы и маленькие шавки, старые матерые псы и совсем еще щенки, – вдруг начали завывать единым хором, и в их тоскливом вое слышался необоримый животный страх. Забившись в свои конуры, под крыльцо домов, спрятавшись за заборами, псы выли так дружно и зловеще, что у смердов волосы на головах вставали дыбом. Потом начала беспокоиться прочая домашняя живность; коровы метались по хлевам, беспокойно мыча. Лошади ржали, овцы – блеяли.

У носатого Додоля коровы забеспокоились в тот момент, когда хозяйка уже приготовила все к вечерней дойке. Четыре буренки начали так волноваться, что весь хлев заходил ходуном. Додоль, накинув сермягу, выскочил во двор, пытаясь сообразить, что происходит. Первая мысль была о забравшихся во двор волке или лисе. Две собаки, живущие при доме – огромный Клык и маленький мохнатый Волчок, – выглядели так, будто поблизости действительно появился какой-то дикий зверь. Они залаяли, а потом вдруг начали выть, поджав хвосты. От этого воя Додолю стало страшно.

– Что за пакость такая! – закричал он на собак. ~ А ну тихо, сучьи дети! Фу, я сказал! Тихо!

Собаки продолжали выть. Глаза у них остекленели, шерсть поднялась дыбом, они начали пятиться задом, отходя от забора. Коровы в хлеву мычали непрерывно, будто сам хлев загорелся. Додоль, как завороженный, следил за собаками. У него появилась мысль, что собаки взбесились. Несмотря на чувствительный мороз, ему вдруг стало очень жарко.

– Тьфу, проклятые! – Он попытался еще раз прервать жуткий собачий концерт. – Молчать! Фу! Вот сейчас палку возьму.

И собаки смолкли. Однако Додоль в следующую секунду понял внезапно, что не может сойти с места. Ноги его в одно мгновение ослабли, тело будто онемело. И еще – как в кошмаре он почувствовал, что к го-то смотрит ему в спину.

Он еще нашел в себе сил и мужества обернуться – и задрожал. По другую сторону забора стоял великолепный белый конь, не меньше одиннадцати пядей в холке, с черной гривой и огненными глазами. Наборная сбруя, шелковая расшитая попона и седло на этом красавце стоили едва ли не больше, чем сам конь. А вот при взгляде на всадника, оседлавшего этого чудо-коня. Додолю стало тяжело дышать, и его покрыл липкий пот. Позже он не мог припомнить, во что был одет всадник, и был ли он вооружен. Одно запечатлелось в памяти Додоля – неестественно белое лицо всадника, обрамленное космами белоснежных волос. Лицо, похожее на маску – или это была маска, искусно повторяющая лицо? И еще одно запомнил Додоль: у этого страшного всадника не было глаз. Только черные проваленные глазницы, за которыми была устрашающая пустота.

– За морями синими, за горами высокими, в земле далекой, во граде Иерусалиме, сидит святой старец Николай, сединами убеленный, силою великой наделенный, – заплетающимся от страха языком забормотал Додоль, отчаянно крестясь и пятясь к дому. – Старче, угодниче Господень, всем добрым людям покровитель, от навий и нежити хранитель, огради меня, раба Божия Ивана, от наваждения адского, немочи бесовской, мороков черных, порази их именем Божиим и властью своей от Бога данной… Ой, это что ж такое, а?.. Гоню нечисть именем Спасителя нашего, святого Николая, старца могутного, во имя Отца и Сына, и святаго Духа! Аминь! Аминь! Аминь!