Грегори Киз - Кровавый рыцарь

Он увидел, что МекВрен, шедший справа, тоже замер.

Заросли стали для них одновременно благом и преградой. Подлесок не даст лучникам как следует прицелиться, но сквозь него невозможно двигаться быстро…

Оказалось – можно. Сэр Нейл вдруг рванулся вперед, размахивая перед собой своим жутким мясницким оружием, словно садовым ножом, и подлесок оказал его клинку не больше сопротивления, чем плоть или доспехи.

Вот если бы еще сэр Нейл соизволил заранее ознакомить Казио со своим планом!.. Раздосадованный вителлианец поспешил за рыцарем. Боевой азарт звенел в нем, словно тетива баллисты.

Как только Нейл прорубился на открытое пространство, Казио выскочил у него из-за спины – и угодил под выстрел. Стрела с черным оперением скользнула по животу, оставив после себя ослепительную вспышку боли. Казио не знал, насколько серьезно он ранен, а времени проверять у него не было, поскольку на него уже мчался похожий на борова урод, размахивающий палашом.

Казио выставил перед собой Каспатор; рапира оказалась вдвое длиннее вражеского палаша, рассчитанного на рубящие удары. Впрочем, свиноподобный детина оказался достаточно сообразителен, чтобы заметить это и с силой ударить по узкому лезвию, отбросив его в сторону. А вот на то, чтобы прервать атаку, ума у него не хватило. Видимо, он не сомневался, что сметет противника своим диким наскоком.

Казио ловким движением запястья отвел удар врага в сторону, не сменив стойку, и боров любезно насадил себя на острие Каспатора.

– Ка дола да… – начал Казио привычно объяснять врагу, при помощи какого приема дессраты только что нанес ему рану.

Однако он не договорил, потому что раненый боров собрался снести ему голову. Казио пригнулся, пропуская палаш над собой, но тем самым спровоцировал новую вспышку обжигающей боли в животе.

Удар прошел мимо, Казио перехватил правую руку противника левой и удерживал, пока не вытащил Каспатор из легких борова. Зеленые глаза врага на мгновение заслонили собой весь мир, и вителлианец вдруг с содроганием понял, что видит в них не гнев или ненависть и даже не гаснущий боевой пыл, а ужас и отчаяние.

– Не надо… – выдохнул его враг.

Казио оттолкнул его, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. От него больше ничего не зависело. Его враг уже умер, просто еще не был готов это принять.

Что он здесь делал?

Казио сражался на дуэлях с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, но почти никогда не убивал противников. В этом просто не было необходимости.

«А теперь есть», – мрачно подумал он, перерубив тетиву скорчившемуся неподалеку лучнику, который хотел выстрелить ему в лицо. Ударом ноги Казио врезал ему снизу в челюсть, отбросив в заросли кустов.

И когда фехтовальщик поворачивался, чтобы встретить следующего врага, лес вдруг взорвался.

На Казио накатила тьма, вонь немытых тел, а с ней какой-то странный дурманный душок, словно сладкий виноград гниет на ветках, и запах черной земли. А потом ему показалось, что в него вцепилась сотня рук, ввергнув его в бездну хаоса.

Лошадь Энни испуганно всхрапнула, когда они приблизились к очередной стене черных шипов, так густо изранивших деревья, как если бы они не желали пропустить внутрь никого крупнее полевки.

– Тише, – сказала Энни и погладила животное по шее, но лошадь лишь дернулась под ее рукой. – Будь умницей… – девушка вздохнула, – и я дам тебе имя, ладно? Ну, что мы выберем?

«Мерсенджой», – подсказал ехидный голосок, зазвучавший у нее в голове, и на мгновение Энни стало так нехорошо, что она едва не выпала из седла.

– Нет, пожалуй, не Мерсенджой, – сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к лошади.

Насколько она помнила, так звали коня Темного рыцаря из волшебных сказок, и имя это означало «конь-убийца».

– Твой хозяин был плохим человеком, – сказала Энни как можно убедительнее, – но ты хорошая лошадка. Давай подумаем; пожалуй, я назову тебя Преспиной, в честь святой лабиринта. Она нашла выход из своего – а ты поможешь мне выбраться из этого.

Договорив, Энни внезапно вспомнила день, казавшийся ей сейчас далеким прошлым, когда ее заботы были совсем простыми, день рождения своей сестры. Там тоже был лабиринт, выращенный из цветов и ползучих растений, но в какой-то миг она вдруг оказалась в незнакомом месте, где не было теней, и с тех пор в ее жизни не осталось ничего простого.

Энни не хотелось подниматься, ловить лошадь и куда-то скакать. Она бы предпочла ждать, спрятавшись среди корней дерева, пока ее не найдут – или пока это не перестанет иметь значение.

Но страх заставил ее встать – страх, что, если она будет слишком долго оставаться на одном месте, ее догонит нечто более ужасное, чем смерть.

Она вздрогнула, когда переменившийся ветер принес отвратительный запах черных шипов, навеявший почему-то мысли о пауках, хотя пауки не пахнут… В жуткой живой стене тоже было что-то паучье, листья и длинные побеги блестели, словно натертые ядом.

Энни развернула Преспину и поехала вдоль колючих шипов, стараясь держаться от них на почтительном расстоянии. Где-то далеко слева послышался вой и оборвался так же внезапно, как и начался.

Миновал полдень, и солнце начало медленно клониться к своему дому в Лесу за Краем Света, где оно отдыхало по ночам. Даже страна, в которой спит солнце, подумалось Энни, не может быть более странной и пугающей, чем эти места. Ей казалось, что шипы указывают ей путь, подталкивают куда-то, где ей почти наверняка не хотелось бы оказаться.

Когда небо потемнело, она почувствовала чье-то присутствие у себя за спиной и поняла, что не ошиблась там, возле дерева. Кто-то действительно идет за ней. Сначала казалось, будто это всего лишь маленькое насекомое, но оно росло и сверлило ей спину жадными глазами.

Однако как бы резко она ни оборачивалась, так ничего и не увидела.

Энни, как и большинство детей, играла в эту игру. Они с Острой представляли себе, что за ними гонится ужасный скаос, чудище настолько жуткое, что стоит на него взглянуть, и ты сразу превратишься в камень. А еще порой она, когда бывала одна, воображала, будто за ней следует призрак, иногда она видела его краем глаза, но он всегда пропадал, когда она оглядывалась. Порой ее это пугало, порой приводило в восторг, а чаще всего – то и другое разом. Страх, которым удается управлять, имеет свою изысканную привлекательность.

Этим страхом Энни управлять не могла. И в нем не было ничего приятного.

Он становился все сильнее, вещественнее. Невидимые пальцы сжимались все ближе к ее плечу, а когда она быстро оборачивалась, перед глазами возникало пятно вроде тех, что остаются, если сквозь веки смотреть на солнце. Воздух вокруг становился все плотнее, деревья устало клонились к земле.