Юрий Никитин - Придон

Но и он сам на краткий миг показался ей не тем, который уезжал: стал выше, шире в плечах, пахнет силой и грубостью, движения стали бесцеремоннее, размашистее, перевязь сдернул через голову и швырнул в угол, не глядя, куда упадет его топор и что разобьет.

– Итания, – сказал он нежно, но голос его наполнил зал, эхо заметалось под сводами в поисках выхода. – Итания, я ни о чем не мог думать, как о тебе… Наверное, я наделал множество ошибок!

Она улыбнулась натянуто, ответила с усилием, чувствуя, что ее голос звучит тоже неестественно:

– Вряд ли, ведь ты малыми силами сумел разгромить огромнейшее войско и привезти в Куябу пополнение!

Ей вдруг почудилось, что они оба избегают смотреть друг другу в глаза, что-то пробежало мимо, какая-то неловкость, натянутость. Он поспешно обнял ее, она несмело прильнула к широкой груди, но так по крайней мере не надо смотреть друг другу в глаза. Ухо уловило стук огромного сердца, на плечи и на спину легли горячие ладони. Она прислушалась, нет, все по-прежнему, от него тот же жар, та же страсть, та же мечта вдвинуть ее в свою грудь, закрыть там, как в створках закрывает жемчужину раковина, и носить в своем сердце, оберегая от холода, зноя, ветра, чужих взглядов.

– Мы оба наделали множество ошибок, – шепнула она.

– Да, – согласился он неожиданно. – Да, Итания…

Он подхватил ее на руки, ее тонкие бледные руки обхватили его крепкую, прокаленную солнцем шею. Мрамор ступеней заискрился, приветствуя, поспешно лег под пыльные сапоги, повел к распахнутым дверям, где застенчиво юркнул под роскошный красный ковер. Стражи стукнули древками копий в пол, широкие улыбки на загорелых лицах, белые зубы, навстречу послушно потекли густые запахи, от которых отвык, но, оказывается, в этом аромате, если прислушаться, что-то есть и приятное…

Немножко изумленный, что воспринимает по-другому и запахи, и красоты дворца, которые раньше казались нелепыми, он гордо и нежно нес ее через весь дворец, и везде их приветствовали радостными криками.

Когда они были на лестнице, она спросила тихо, щекоча губами ухо:

– Как тебе удалось? Я страшилась, что ты погиб…

– Я? – изумился он. – Итания… я же бессмертен!

Она прижалась к его груди, уютно и надежно на этих широких плитах, шепнула:

– Придон… я все хотела спросить, но не решалась, если ты бессмертный, то почему был весь изранен? Если неуязвим…

Он поднялся на пролет, прежде чем ответил тихо:

– Итания, ты заметила, что я избегаю притрагиваться к мечу Хорса?.. Он и так, побывав у меня за спиной, наделил меня нечеловеческой мощью. Или потому, что это я собрал его из обломков? Не знаю. Но если вытащу его из ножен, то обрету всю мощь его… хозяина.

Ей стало страшно, прижалась, спрятала лицо у него на груди. Он нес ее бережно, почти не чувствовала его шагов. Только свет то нарастал, то снова уходил, она понимала, что проходят мимо светильников.

– И потому ты не взял этот меч?

Она услышала над ухом сдержанный смешок:

– Итания!.. Я даже топором, как ты уже заметила, не очень-то… Все твои родственники ушли если и не целы, то живы. А раны заживут.

Она ощутила едва слышный толчок, это Придон ногой открыл двери в ее покои, опередив обалдевших стражей. Дверь за спиной захлопнулась, он прошел через все огромное помещение, Итания цеплялась за его шею, но он опустил ее на ложе, сказал с виноватой улыбкой:

– От меня пахнет потом и кровью.

Она в удивлении вскинула тонкие брови.

– С какой поры ты стал этого стыдиться?

– Не знаю, – признался он, – с того момента, как мне почудилось, что тебе может не понравиться этот чудный запах! И сразу же он перестал нравиться и мне.

Она слушала затаив дыхание. Впервые он признавался так откровенно, что она влияет на него, переделывает, меняет. А ему, мелькнула у нее сочувствующая мысль, это же трудно ужасно, мужчины вообще не хотят меняться, они сами все вокруг себя меняют, переделывают, приспосабливают.

Он пошел к дверям, подмигнув ей, не уходи, я вернусь скоро. Итания сказала умоляюще:

– Мне с каждым днем будет все тревожнее, когда ты выходишь в бой! Я не хочу, чтобы тебя даже ранили. А ведь могут и…

Она запнулась. Он посмотрел серьезно, покачал головой:

– Итания, открою одну тайну…

Она взмолилась:

– Женщине? Не смей!

– Ты у меня не женщина… Итания, меня вообще убить нельзя. Невозможно. Мечи твоей родни для меня, что крылья бабочек, да и то пролетающих далеко-далеко, но я сам тогда, после разговора с тобой, так страстно хотел умереть… Хотел, получал жестокие раны, но умереть не мог, не получалось. Я даже чувствовал пару раз, как их мечи рассекают мне сердце, я сам допустил их туда, но эти раны, причиняя боль, заживали сразу. Я старался тогда умереть… но сейчас, поверь, хочу жить!

Он взялся за дверную ручку, Итания прошептала:

– Хорошо…

Он услышал, уже в дверях оглянулся, с глубокой нежностью смотрел в ее бесконечно милое лицо.

– Правда?

– Да, Придон. Я не хочу, чтобы они… нет, я не хочу, чтобы они даже ранили тебя! Даже чуть-чуть ранили. Я вообще устала от вида крови, убийств, страданий. Я хочу в Зачарованный Мир своего собственного тцарства.

Он сказал серьезно:

– Теперь я не позволю себя даже ранить.

Умылся он быстро, вытерся чистым холщовым полотенцем, стирая остатки пота, бросил его слуге, но, едва шагнул в сторону покоев Итании, в комнату быстрыми шагами вошел Волог. Лицо его было красным, несмотря на холодный осенний воздух, на левой скуле затягивалась свежей кровяной коркой ранка.

В двери заглянули и, убедившись, что Придон там, торопливо вошли Краснотал, Бачило, Канивец и Прий.

Волог сказал могучим гулким голосом, но хмурым, словно ненастное утро:

– Придон, хорошо, что я тебя застал… Придон, сильнейшие богатыри сейчас далеко от Куябы! Аснерд, Вяземайт, Меклен и Меривой в горах осаждают проклятую долину с драконами, Полусвет и Колесник застряли в Белой Веже, Волин вообще неизвестно где сгинул, никаких вестей…

Придон сказал коротко:

– Знаю. Что ты хочешь?

Волог переступил с ноги на ногу, развел руками. Военачальники остановились за его спиной, образовав группу, Волог оказался на ее клине.

– Придон… – сказал Волог, – ты помнишь, меч Хорса в состоянии защитить весь город. Надо вернуть его в храм Хорса и возложить на алтарь. Если надо, то даже принести жертвы всякие, хотя, думаю, Хорсу такие мелочи незамечаемы…

Краснотал, видя, что Придон молчит, сказал настойчиво:

– Они будут гореть, как мухи на раскаленной сковородке, как только попытаются коснуться городских стен!.. А мы посмотрим на их жалкие рожи.

Бачило добавил:

– Посмеемся!

Придон перевел взгляд на Канивца. Тот сдержанно улыбнулся: