Юрий Никитин - Куявия

Он торопливо ухватил перевязь с артанским топором, пальцы вздрагивали, перебросил через плечо. Гигантский лук остался в углу комнаты, пучок стрел тускло блестел в свете масляного светильника. Яська выбежала следом, народ на площади шарахался в стороны при виде бегущего гиганта. Яська неслась за ним легкая и светлая, как горная лань. У самых ворот Меривой остановился, Яська налетела, как на скалу. Он ухватил на руки, приподнял и поцеловал. Яська обняла за шею и повисла, как на дереве, но Меривой с нежной настойчивостью расцепил ее пальцы, опустил на землю.

– Я вернусь, – повторил он. – Я только попрощаюсь с отцом…

– Меривой, у меня на сердце как будто могильная плита! Я боюсь, я очень боюсь.

– Я вернусь, – ответил он с нежностью, от которой у нее навернулись слезы. – Я всегда буду с тобой, Яська! Я очень тебя люблю. Я даже не знал, что я могу вот так… Я не могу без тебя.

– Это я не могу без тебя, – возразила она просто. – Если не вернешься, я умру.

Он поцеловал ее и, быстро повернувшись, побежал вверх, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Наверху сразу расступились, Меривой снял с плеча моток веревки, закрепил за каменный зубец, и тут снова его обхватили за шею тонкие сильные руки. Яська рыдала, цеплялась, как дрожащий вьюнок хватается в поисках опоры за деревце, он обнимал и целовал ее на виду молчаливых долинников, что отодвигались все дальше, чтобы не мешать, не вмешиваться, дать им пространство.

– С тобой случится! – выкрикнула Яська сквозь слезы. – С тобой случится страшное!.. Я не смогу!.. Меривой, не ходи!

– Там мой отец, – ответил Меривой. – Я его очень люблю.

– Меривой, я боюсь!..

– Не бойся, я тут же вернусь…

– Меривой, я боюсь за тебя!.. Я за всех боюсь, я уже всего боюсь!

Он крепко поцеловал в зареванное лицо, мокрые глаза, ухватился за толстую веревку и почти прыгнул со стены. Видно было, как быстро-быстро перебирает руками, иногда просто скользит. Взвился легкий дымок из-под ладоней, веревка вот-вот вспыхнет, но каменным ладоням огонь не страшен. Меривой скользил почти до земли, там выпустил веревку, ее тут же подняли наверх.

На бегу он обернулся, помахал рукой, Яська навсегда запомнила его полное любви и обожания лицо, огромные страдальческие глаза.

Аснерд осмотрел щель под широким выступом, велел углубить, расширить, а отколотые камни сбрасывать в пропасть. Следующую катапульту, а она прибудет, можно прятать здесь. Да и шатер стоит перенести поближе, а то этой ночью камни в самом деле рухнули близко… Он видел эти глыбы, такая рухнет на темечко – волосы… того… растреплет.

Воины слушали его, мрачнели. Углублять и расширять пещеру – это распрощаться с надеждами закончить с этой Долиной быстро. Не говоря уже о том, что не ремесленники, чтобы долбить стены, и что нечем долбить, кроме топоров. Аснерд и сам понимал, что говорит не то, чего ждут, вышел в самом скверном расположении духа.

От сверкающей в утреннем солнце, как огромная вставшая на дыбы серая стена льда, бежал огромный человек. Обнаженный до пояса, с могучей фигурой – Аснерд узнал сына и не поверил глазам, Франк должен быть у шатра, оглянулся, так и есть, Франк там, поднялся, бросил лук, свинья, ринулся навстречу бегущему. Они сшиблись, обхватили друг друга, и наконец-то Аснерд поверил, что видит Меривоя.

– Ах ты ж! – заорал он, прибавил шагу. Братья разомкнули объятия, Меривой бросился навстречу с криком:

– Отец!.. Ты жив!

Аснерд остановился, огромный и массивный, как скала. Меривой набежал, едва не сбив с ног, обхватил, жадно прижался. Сердце Аснерда дрогнуло, Меривой прильнул к нему, как испуганный ребенок, с неохотой высвободился из могучих рук, но Меривой снова жадно обнял.

– Что случилось? – спросил Аснерд твердым голосом. – Что тебя выгнало из куявской норы, предатель?

Их окружали артане, в руках топоры, взгляды исподлобья, лучники наложили стрелы. Меривой сказал с радостным облегчением:

– Куявы… в самом деле… не самые умные! Кто-то пустил слух, будто ты смертельно ранен дурацкими камнями, что сбрасывали ночью с драконов… Вот я и прибежал…

Артане переглядывались, говор стал громче. Раздвинув толпу, появился Вяземайт.

– Этот слух пустил я.

Меривой вздрогнул, глаза расширились.

– Зачем?

Вяземайт смотрел строго, в глазах беспощадная ясность.

– Как зачем? Ты, предатель, среди артанского лагеря! Этого мало? Тебя будут судить за измену. За всю эту войну ты – первый артанин, кто настолько обесчестил свое имя!

Меривой вздрогнул, сзади по кивку Вяземайта подошли Герман и Рогач, могучие, как столетние дубы, ухватили за руки, быстро и умело связали обе кисти за спиной толстой веревкой. Он не отрывал взгляда от Аснерда. Тот помрачнел, в глазах, обращенных к Вяземайту, сверкнул гнев. Подбежал Франк, непонимающе смотрел на брата, на отца, повернулся к Вяземайту, тот выдержал его взгляд, горестный и умоляющий, только чуть дрогнул бровью. Собравшиеся артане шумели громче, грозный рокот напоминал шум морского прибоя.

Аснерд проронил глухо:

– Да, сын мой… Артания – это все. Для нее человек должен забыть даже любимую женщину, женщин много, Артания – одна. Ты выбрал женщину, чужую женщину… а значит – предал Артанию.

Они стояли в широком кольце, Меривой в смертной тоске огляделся. Вспомнился горестный крик Яськи, ее тяжкое предчувствие беды, умоляющие глаза.

– Я не предал, – вырвалось у него с яростью, – ни артан, ни артанскость!.. Здесь против нашей орды бьется горстка артан…

Аснерд прорычал:

– Ты что мелешь?

– …настоящих артан, отец! Они больше артане, чем мы!.. Я не предал, я не предал!… Я не предал, будьте вы все!.. Их здесь тысяча или даже меньше, но не страшатся драться против всей Артании!.. Знают, что они – одни, что помощи нет, не спасут, не помогут. Они бьются отважно и яростно. Они не сдадутся, не откроют врата. Да, их горстка, они все погибнут. Но погибнут, отец, красиво! С небес кричат хвалу им, а не нам. Ты понимаешь, что даже наши предки кричат хвалу им? У этих куявов даже женщины таскают камни на стены и сбрасывают на головы… на головы осаждающих… так разве они трусы?

Его страстную речь, так непохожую на всегда короткие реплики, слушали в угрюмом молчании. На суровых лицах Меривой не видел ни пощады, ни снисхождения, ни даже понимания.

А Вяземайт уловил его заминку, сказал с насмешкой:

– Ты хотел сказать, на головы артан, верно?.. И что же, стыдно стало?

Меривой покачал головой, выпрямился, в лице гордость и отвага.

– Не за себя. За того стыдно, кем сюда пришел. Была великая гремящая слава – садануть всей отвагой, удалью и нашим презрением к гибели в могучую и спесивую Куявию! В подлую, трусливую Куявию, гордую черными башнями магов, богатством, огромным войском, закованным по ноздри в железо!.. Но скажи мне, где слава в осаде этой крохотной Долины, где даже нет воинов, таким несметным войском? Я не вижу этой славы! Я вижу… я вижу совсем другое, сам подбери название.