Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– Она в самом деле такое сказала… Вы ее прежде не знали, Мэллит была совсем другой. Счастье, что она ожила, я на это даже не надеялся!

– Девушка бросилась спасать Олларию, а спасла себя, так чаще всего и бывает. Простите, мне придется присоединиться к Хайнриху, или знаете что, идемте-ка вместе.

– Хорошо, – согласился Робер, наскоро допивая свое вино. Рассмотреть только что ввалившегося Хайнриха он успел еще вчера, но о чем с ним говорить, не представлял. Тенькнули струны – Рокэ отложил гитару и теперь обнимался с бывшим врагом. – Этот Излом все ставит с ног на голову!

– Или наоборот, – мотнул льняной головой Лионель. – Все оборачивается к лучшему, если не для нас, то для будущих унаров. Ну и для Золотых Земель.

– Я слишком мало выпил… для философии.

– Доберете позже. С Рокэ.

– Эй, – громыхнуло от стола, – Савиньяк и второй маршал, а ну давайте сюда!

Лионель усмехнулся и подхватил Робера под руку, в юности они были на «ты», сейчас не получилось, но ниточка вроде бы протянулась. Жаль, Лионель уезжает, хотя это-то понятно – с морисками, кроме него, управится лишь Алва.

– Идем, – запоздало согласился Иноходец, но до стола они так и не добрались – появились дамы, и Рокэ, быстро поставив бокал на стол, направился к невесте. Жених, хохотнув, ринулся к Матильде, и в темном дверном окладе осталась одинокая Мэллит. Будто древняя икона. От невозможной, почти бесплотной красоты заколотилось сердце, и Робер остановился, хотя отвести девушку к столу уместней всех было бы ему. Отвел Лионель, с придворной изысканностью предложивший гоганни руку, которую та спокойно приняла. Хоть бы избранник Мэллит не оказался ревнивцем и умел ждать, ведь поездка в Липпе съест месяцев шесть, не меньше. Это хорошо, потому что в Гаунау сейчас безопасней, чем в Талиге. И это плохо для едва родившейся любви.

Если б только Селине довелось пройти рука об руку с любимым, зная, что придет ночь и с ней счастье! Гоганни могла видеть подругу и рядом с ней того, кто был для Сэль тьмой и светом. Регент пожелал остановить Шар Судеб, и Мэллит верила, что это ему по силам, но спасти подругу от ночных слез властно лишь время. Ничтожную спасли слова бригадира Придда и честность подобного Флоху, но что бы с ней сталось в браке с исполненным удручающих достоинств Давенпортом? Названный Чарльзом знаменит, знатен и богат, однако идти к нему то же, что в тюрьму. Разбить ноги, спеша за помощью, и остаться с теми, кого ждет бой, легче, чем видеть над собой глаза, полные ненужной любви.

– Мэллица! – Сильная рука ложится на плечо, и это рука Царственной. – Не смей глядеть в пол, дороги не будет. Бери вино!

– Я возьму, – протянуть руку, принять поданный первородным бокал, на мгновенье ощутив жар его пальцев. – Я буду смотреть вперед.

– Это всем не помешает. – В бокале Хайнриха было отнюдь не вино, но чем обильней телом пьющий, тем дольше он выдержит. – Но и пройденных дорог забывать не след. Кем бы мы сейчас были без своих предков и без своих богов и что нам дал чужой бог? Грязь и глупость!

– Грязь на руках передающего, – улыбнулся серый священник, а черный грозно свел брови и добавил, что глупость в головах берущих.

– На языках бранящихся она, – в руках Царственной сверкал полный заката кубок. – Мы браниться собирались или радоваться?

– Радуйтесь! – велел Монсеньор монсеньоров и, допив, швырнул драгоценный хрусталь о стену. – Ваше величество, попробуйте, ручаюсь, вам понравится!

– Дай допью сперва! – нареченный Хайнрихом втянул в себя касеру, подобно быку. – Чужую посуду я прежде не бил. Вот армии – случалось… Под Малеттой вышло бы по-моему, если б не ты!

– А что мне оставалось? – Регент смотрел на короля, но кого он видел? – Думай я тогда о Талиге, возможно, я б и сдержался, только я думал о фок Варзов. Но получилось неплохо.

– Для Талига, – гаунау не злился, он для этого был слишком силен и доволен настоящим. – А сейчас ты о чем думаешь?

– Трудно сказать, – пальцы Повелевающего ветрами пробежали по струнам, – видимо, о закате.

– Есть такая песенка, – как похожи взгляды двоих первородных, но только ли взгляды? – Я узнал ее в Алвасете, я многое там узнал.

– В Алвасете он узнал… Господарь Сакацкий! – Царственная не пожалела прошлого, разве стала бы она жалеть бокал?! Зазвенело и вспыхнуло. – Ты когда в Алате-то был?

Нареченный Ли ответил. На чужом языке, который Мэллит узнала, но не поняла, лишь вспомнила, как летели качели и пели скрипки.

– Радуйся, Мэллит! – первородный Робер был рядом. Как жаль, что он слишком долго ехал в Акону. – Будь счастлива!

– Я буду! – Отец отца был бы оскорблен, но она больше не ничтожная Мэллит, она Мэллица и Мелхен, она дралась и, если нужно, будет драться вновь. Звон гитары, чужие слова, родные люди, вкус вина на губах, огонь, как много огня! – Пусть Шар Судеб минует лучших… Живите!

– Так и будет!

Черный кардинал не просто крушит свой кубок, он топчет осколки сапогом, ему весело, он хохочет, и вместе с ним хохочет Царственная. Улыбается первородный Ли, его руки пусты, серый епископ и Робер тоже разбили ненужное, но Сэль? Она смотрит на того, кто войдет к ней в Весенний праздник.

– Ваше Величество, – просит она, – разбейте бокал, иначе будет неправильно.

– Это еще почему? – рычит король. – Сама не бьешь, а указывать взялась!

Если он разгневается и вернет браслет, первородный Робер явит свое благородство, а регент даст согласие. Так будет лучше для подруги, а Папенька отступит перед регентом! Перед ним отступят все, кроме подобного Флоху.

– Ваше величество, – объясняет Селина, – у всех собирается много плохого и того, что больше не нужно. Все это можно выкидывать или отдавать тем, кому оно нужно, а можно держать при себе, но тогда наберется много лишнего, оно будет валяться и собирать пыль. Мама старье всегда выбрасывала, хотя папенька ругался… Я очень много говорю, но мне хочется, чтобы вы поняли, что без ненужного чище жить.

– А посуду-то бить зачем? Я понимаю, в драке…

– Но… Ваше величество, – на глазах Сэль появляются слезы, – это то же самое… Мы выкидываем ненужное, только его не видно. Ее величество говорила, что забывать нельзя, а нужно отбрасывать…

– Так, вернее, почти так, учил святой Адриан, – серый епископ выходит вперед, но его сразу же заслоняет черный кардинал. – Забывать свойственно трусости, сила помнит, но не оглядывается без необходимости.

– А потому не жалей земное и смейся над скупостью да крохоборством. Стаканы сии алатские хороши, да пусты, лучшее, что в них было, уже в нас. Так ли, душа моя?

– Было б не так, не били бы, – Царственная берет черного за руку, и сердце Мэллит ликует, ведь оно видит любовь. – Слушай, твое величество, будешь и дальше над стекляшкой трястись, ей-же-ей решу, что не сдуру я с тобой не связалась, а от ума великого.