Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

Логику живого кардинала Лионель более или менее представлял, но сейчас это скорее мешало. Савиньяк поправил перевязь, нахмурился, будто что-то вспомнил, и резко шагнул вбок, как шагнул бы, намереваясь разминуться с докучливыми встречными. Те вроде бы остались на месте, краем глаза Лионель видел что-то вроде выстроившейся за благословением очереди, но разобрать, кто в ней стоит, по-прежнему не получалось: взгляд скатывался с неподвижных фигур, будто вода с гусиных перьев.

Поравняться с «Сильвестром», «не заметить» его, двинуться дальше вдоль упорно не дающей себя разглядеть компании и через пять шагов быстро обернуться. Так и есть: «кардинал» со словно бы пришитой к его сутане свитой целеустремленно шагал вперед, еще немного – и ткнется носом в картину с собственным кабинетом. Или не ткнется, а… войдет? Если ты сумел облечься здешней плотью, оставив на полотне своего коня, некто или нечто может подобным же образом сделать обратное.

Иногда приходится решать быстро. В два прыжка догнав «кардинала», Ли с дворцовой улыбкой подхватил его под руку, увлекая прочь от вожделенной картины. Пальцы ощущали обычное человеческое тело, однако жа́ра, который исходил от затянутого в галерею Эмиля, не чувствовалось. Чем бы ни являлся «Сильвестр», «горячим», то есть живым, он точно не был.

– Ваше высокопреосвященство, я хотел бы вам кое-что показать.

Сильвестр почти наверняка бросил бы в ответ: «показывайте», в крайнем случае велел зайти позднее или ждать приглашения. Черный клирик с вишневой веткой ответом маршала не удостоил, хотя вырываться или нападать он тоже не пытался. На выходе в основную галерею Ли наскоро обернулся: упорно неузнаваемые носители веток тянулись за вожаком, как нитка за иголкой, разглядеть за ними нарисованный кабинет не получилось, только блеснул на солнце угол рамы.

Свет стал еще ярче, впитывавший солнце белый мрамор камина сиял, как в полдень сияют стены алвасетских дворцов. Ноздри защекотал смолистый запах, черный спутник попробовал замедлить шаг, и Ли уступил. Чтобы проверить, всё ли на месте. Обе скульптуры – и Победитель Дракона, и повторявший победителя Алисы кардинал – были целы, зато ощутимо прибавилось дров: теперь они лежали не только внутри камина, но и возле него, частично загородив длинный драконий хвост. Следующий взгляд пришелся вверх; за прошедшие минуты потолок успел еще немного опуститься, до половины «съев» неширокую меандровую полосу, но галерея все еще была много выше дворцовых залов. Если так пойдет и дальше, можно проведать «Грато» и вернуться, но «Сильвестра»-то куда девать? Кардинал уже изображен на двух полотнах, что ему мешало появиться на третьем? Не сама же галерея, хотя… Когда им с Эмилем исполнилось шесть, отец «назначил» коридор на втором этаже Сэ рекой Хербсте, «форсировать» ее было весело, но что за правила игры здесь и кто с кем играет? «Кардинал» с Савиньяком, Савиньяк с «кардиналом», пока еще непонятное нечто с обоими?

Камин и стены ожидаемо безмолвствовали, спасибо хоть шаги мозаичный пол не глушил.

– Ваше высокопреосвященство, вы знаете, что произошло с его величеством?

С величеством, которого не оказалось ни на одном портрете, как и Катарины, и малыша короля… А картины на правой стене вовсе поблекли, так что мысль перебраться на новое полотно не столь уж и глупа, но зачем для этого ходить гуськом?

– Ваше высокопреосвященство…

Лионель ничего не почувствовал, рука все так же сжимала чужой локоть, но это уже был не «Сильвестр». Королева Бланш, урожденная графиня Маран, огромной улиткой волочила по полу алый шлейф, темные с проседью волосы прижимала вдовья корона без камней, губы были поджаты, взгляд прикован к приближающемуся пейзажу, довольно-таки посредственному.

– Ваше величество, вас занимает эта картина?

Молчание, но видно и так: занимает. Более того, влечет не меньше, чем маршал Эктор, только чем? На пейзаже какой-то безликий холм с рекой на заднем плане и угадывающимся за ней городом. Скучный до унылости, любопытны разве что падающие на картину тени – мужские, женская, детская. Даже не тени, а что-то вроде смутных отражений в ночном окне, только сейчас не ночь, по крайней мере здесь. Бланш вздрагивает, пытается остановиться. Она не сильней любой из известных графу Савиньяку немолодых дам, она вынуждена идти дальше…

Нет, Лионель не отвернулся, он даже не моргнул, но женщина неожиданно и внезапно стала мужчиной. Судя по цепи – графом, судя по платью – современником Октавия Доброго, но важного бровастого лица Савиньяк до сегодняшнего дня не видал, хотя на одной из дряхлых картин сей господин присутствовал. Теперь же его, как и «Бланш», тянуло к стене, вернее – к виду зимней Олларии. Город лежал как на блюде, город сам казался блюдом, белым и пустым. Синий бархат незнакомца на тщательно выписанном снегу выглядел бы отменно, но не случилось: вожделенное полотно обернулось окном в ночь, потолок спустился еще на пару ладоней, бархатный господин помолодел, слегка похудел и при этом ощутимо потяжелел, став не самым умным из королевских братьев… Впрочем, наделать дел Генрих Оллар успел, за что и поплатился, но кем все-таки был тот, синий? Что он натворил и почему рвался в зимнюю столицу?

Списать «Сильвестра» на собственные досады и воспоминания труда не составляло, удавалось, пусть и с немалой натяжкой, объяснить и «Бланш» с принцем-предателем, но не «синего» и не унылого негоцианта с опухшим лицом. Безмолвные, но отнюдь не бестелесные загадки возникали и пропадали, переходя друг в друга, и каждая следующая была увесистей предыдущей и ближе по времени.

Увлекать за собой порождения галереи, не забывая следить за опускающейся крышей, и вдобавок запоминать картины и лица спутников было непросто, но Лионель спокойно шел вперед, будто на балу или приеме. Он не выдернул руку, даже увидев, что ведет графиню Борн. Рядом с «Габриэлой» виднелся ее супруг, парадное платье и отсутствие шпаги напоминали о Занхе.

Потолок снижался все быстрее, но маршал шагов не ускорял. Убивать в галерее нельзя, но нельзя и подпускать молчаливых спутников к зеленеющим, розовеющим, серебрящимся пейзажам. «Габриэла» вздрогнула и ожидаемо попыталась задержаться возле картины, на которой гляделся в озеро хмурый, прекрасно известный Ли дворец. Берег украшал пробуждающийся от зимнего сна вековой дуб, пологий, ведущий к воде склон зарос полевыми маргаритками. Идеальный фон для супружеского портрета! «Карл Борн» рванул кружевной воротник – снимать отрубленную голову на манер дидериховых призраков он не торопился, – «Габриэла» поднесла свободную руку к виску…

Муж и жена слились в одного Анри-Гийома, как всегда хмуро-высокомерного, и тут галерея вильнула в последний раз, выводя к своему началу. Поворачивая, Савиньяк успел заметить позади букет крупных вспышек, будто лопнувшее зеркало поймало солнечные лучи. Вышло красиво, но любоваться игрой бликов Ли не мог: «старик Эпинэ» пожелал вернуться в родовое гнездо, где ему было не место, чем бы или кем он ни являлся. Хватит с последнего из Иноходцев чужих глупостей и предательств!