Изабель Ибаньез - Лунная нить [litres]

Я съеживаюсь и глухо отвечаю:

– Sí .

– Что «да»? – не отстает Руми.

– Да, у меня был дом, – бормочу я. – Да, я могла ходить в школу.

– А я не мог, – говорит Руми. – Восстание затронуло всех, но для лаксанцев оно означало конец жизни под гнетом правителя, лишившего нас права голоса. Единственный народ, которому жилось хорошо при прежней королеве, – это иллюстрийцы. Ты росла, не зная лишений и бед. А мое детство было совсем другим. Поэтому мы не хотим, чтобы Инкасиса когда-либо снова стала такой, какой была последние четыреста лет.

Я молча впитываю его слова. Он не отрицает моих страданий и жертв; он лишь говорит о том, что сотни лет лаксанцы изнемогали от нищеты и бесправия, пока иллюстрийцы процветали. Я начинаю понимать, почему они подняли восстание. Но от этого в голове возникает еще больше вопросов, на которые не хочется отвечать. И прежде всего: что обо всем этом думает Каталина, которая мечтает вернуть Инкасису в прежнее состояние?

А что думаю я?

– Ты этого хочешь, кондеса? Править так же, как твоя тетя?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать правду. Я не кондеса. Я не хочу говорить от ее имени. Я хочу участвовать в этой дискуссии как Химена. Но это невозможно. Нужно скорее увести разговор в другое русло, пока я не сболтнула какую-нибудь глупость.

– Интересно, а за что борется Эль Лобо? Как думаешь?

Руми пожимает плечами.

– Думаю, нам ясно лишь одно: он выступает против моего короля. А значит, он враг королевства.

Это понятно. Но ведь Эль Лобо отдает украденное простым лаксанцам. У него точно есть своя позиция. Как у лаксанских журналистов.

Руми поднимается со скамьи.

– Мне нужно проведать стражников, которые пострадали от руки Эль Лобо. Капитан хочет, чтобы они окончательно пришли в себя к допросу.

– Удалось что-нибудь узнать?

Он смотрит на меня с легким удивлением, будто мой вопрос показался ему забавным.

– Даже если бы и удалось, с чего это я должен делиться с тобой?

Я, конечно, стараюсь не подавать виду, но мне жутко любопытно, о чем Руми говорил с ранеными. Было бы неплохо хотя бы примерно представлять, что будет дальше. Эти стражники могли многое запомнить.

– Давай я провожу тебя обратно.

– Не надо. – Я указываю на Хуана Карлоса, который уже приближается к нам. – Гвардия уже здесь.

Сухо улыбнувшись Руми, я встаю и иду в сторону замка. Продолжаю обдумывать наш разговор по пути в замок. На душе неспокойно. Это не игры воображения: Руми действительно изменился. Стал менее агрессивным. Даже если он не согласен, его тон больше не кажется мне враждебным. Да, он беззаветно предан своему королю, но если абстрагироваться от этого, то мне приятно с ним общаться. Вынуждена признать, что я многое переосмыслила благодаря ему.

Он не так уж плох, когда мы беседуем с глазу на глаз. Аток пробуждает в нем худшее. Раболепствуя перед самозванцем, он выглядит неуклюжим, глупым, нелепым. Мне неловко наблюдать за тем, как он пресмыкается перед Атоком, пытаясь заслужить его одобрение. Все это видят, и король охотно использует двоюродного брата в своих целях. Это ужасно. Без зрителей Руми ведет себя совсем иначе. И такой Руми мне нравится.

Хуан Карлос открывает дверь в мою спальню и ждет, пока я войду. Но я останавливаюсь как вкопанная и не могу оторвать глаз от одинокой фигуры в конце коридора. Один из прислужников Сайры. Фиолетовая мантия окутывает все его тело, а капюшон закрывает верхнюю половину лица. Убедившись, что я его заметила, человек в мантии исчезает из виду.

– Кондеса? – зовет Хуан Карлос и кивает в сторону открытой двери. – Скоро принесут ужин. Твой любимый.

Его слова удивляют меня.

– Откуда ты знаешь, что я люблю?

– Все жареное.

Я расплываюсь в улыбке, и Хуан Карлос довольно ухмыляется. Но тут я замечаю, что прислужник жреца по-прежнему поджидает за углом, и мгновенно мрачнею.

По спине пробегает холодок, и я нехотя захожу в свою спальню. Этот человек оказался здесь неслучайно. Сайра хочет показать, что постоянно следит за мной. В этой комнате не хватает воздуха, будто я стою где-то высоко-высоко в горах, на скалистом утесе. Мое лаксанское платье душит меня, словно вокруг меня сжимается чей-то кулак. Как мне понимать угрозы Сайры? Он никогда не оставит меня в покое.

Наступает темнота, и серебряные лучи Луны ласкают меня, пока я переодеваюсь в черное и закрепляю на поясе меч. Почему-то решаю прихватить трех маленьких шерстяных муравьев и прячу их в карман. Я подумывала взять с собой кого-нибудь из животных: вдруг они смогут помочь? Начну с малого. Открываю балконные двери и смотрю вниз. Ну здравствуй, высота.

Вздохнув, перебрасываю ногу через перила и поворачиваюсь лицом к спальне. Животные выпрыгивают из гобеленов, где прячутся в течение дня, и с любопытством выползают на балкон, чтобы понаблюдать за моими действиями. Кажется, им тоже хочется приключений.

– Простите, amigos [49] Друзья (исп.) . , – бормочу я и, оглянувшись, аккуратно поворачиваюсь. – Я скоро вернусь.

Молюсь Луне, чтобы Эстрейя оказалась в этой проклятой башне. Напомнив себе, что надо расслабить колени, я прыгаю и приземляюсь на балкон пустой комнаты, затем снова перелезаю через перила и снова прыгаю. Наконец я оказываюсь на земле и направляюсь прямиком ко входу в сторожевую башню.

Факел освещает высокие железные ворота. В теплом желто-оранжевом свете я замечаю зевающего часового. Страж лениво оглядывает сад, а затем прислоняется к дверям, скрестив руки на груди.

Достаю из кармана маленький холщовый мешочек с лунной пылью, который я захватила с собой. Теперь главное – подобрать подходящий момент. Нужно использовать пыль аккуратно, чтобы меня никто не заметил, иначе я сразу подпаду под подозрение. Все должно выглядеть так, будто часовой просто заснул на посту.

По обе стороны от дверей стоят большие горшки с растениями. Я осторожно подкрадываюсь поближе и прячусь за пышной пальмой. Сдуваю с ладони лунную пыль в сторону стражника. Теперь ему нужно только вдохнуть. Часовой сладко зевает, и я расплываюсь в довольной улыбке. Лист пальмы щекочет щеку. Лягушки квакают в темноте. Всего несколько мгновений – и страж сползает на землю.

Я открываю дверь и заглядываю внутрь. На нижнем этаже темно. Наклонившись, я беру часового под мышки и затаскиваю в башню, пока его храп не привлек внимание других стражей. Это нелегко; еще труднее – не ругаться последними словами по ходу дела, но я все же справляюсь.

Оказавшись внутри, я жду, пока глаза привыкнут к темноте, и наконец различаю контуры арки. Осторожно продвигаюсь вперед. Шумно дышу: в башне невыносимо душно. Медленно преодолеваю ступеньку за ступенькой. Каменные стены потрескались, и сквозь узкие отверстия в башню проникают слабые лунные лучи, напоминающие столбики ртути.