Григорий Шаргородский - Долг платежом красен [litres]

Эля разволновалась, как девчонка. Оно и неудивительно. В запретах и сдерживании есть своя прелесть. Нарушая запреты или просто в момент их снятия испытываешь необычайную остроту ощущений.

– Хорошо, только ты и я. – Мне и самому передалось ее возбуждение. – А на катке я не был с четырнадцати лет. Причем в тот день упал раз десять и решил для себя, что это не мое.

– Я тебя научу, – еще больше воодушевилась Эльвира.

– Ох, не знаю, староват я для такого дела. И не факт, что все получится.

– Ничего страшного, зато я посмеюсь, глядя, как ты падаешь. Это очень весело.

Интересно, почему мне вдруг расхотелось ехать на каток?

После того как мы наверстали упущенное вчера, был легкий завтрак, который Эля приготовила сама. Тетушка Пин немного поворчала, но больше для порядка. Я чувствовал, что такое поведение лекарки ей нравится.

Светлую атмосферу на кухне немного взбаламутил своим беспокойством Гена, выскочивший как чертик из табакерки.

– А куда это вы собрались? – с подозрением спросил он, покосившись на приготовленный Элей омлет.

Вид у моего друга был чуток помятый и расхристанный. Видно, что он одевался впопыхах, почувствовав через браслет мои намерения слинять из дома.

Интересно, а зачем он вообще нацепил наруч? Судя по состоянию моего друга, они с Гретой тоже не мультики смотрели с утра пораньше. Похоже, он снимает его только в самые интимные моменты, а затем тут же цепляет артефакт обратно, чтобы не упустить появления угрозы для своего кореша.

И это, если честно, не совсем хорошо. Так что мой утренний настрой и желание Эльвиры пришлись очень кстати.

– Успокойся, мы просто решили съездить на каток.

Гена вздохнул и с сомнением посмотрел в сторону, где в их комнате осталась Грета.

– Возвращайся к себе. Сами управимся.

– Как это сами? – встрепенулся мой друг.

Вот в этом и заключается проблема. И на станции, и в Китеже мы жили в постоянном ожидании этих самых проблем. Да, на то были и по-прежнему имеются веские причины, но так жить нельзя.

– И что теперь, подставляться и бегать? – начал злиться Гена, а когда я попытался успокоить его, он огрызнулся: – Не дави на меня.

– Тогда успокойся сам, – не остался я в долгу. – И постарайся понять, что тут не внешка. Даже если за всеми недавними неприятностями действительно стоит Мурза, то это тоже говорит о многом. Думаешь, ушкуйник, которому Запределье уже наполовину вывихнуло мозг, стал бы сдерживаться? Да он пришел бы к нам в первый же вечер и как минимум унес с собой мою голову. Но мы считаемся людьми посадника, и ушкуйнику явно наступили на хвост, запретив нас трогать. По крайней мере, напрямую. Так что приходится бедолаге ограничиваться мелкими пакостями.

– Ни фига себе «мелкими»! – не сдавался Баламут. – Если бы не я с «ледяным доспехом», вчера от тебя остались бы только рожки да ножки.

– Все не так страшно. Позже объясню, – успокоил я Элю, от которой пахнуло беспокойством, а затем ответил Баламуту: – Это произошло, потому что мы были на Полигоне. На Подоле и тем более в Городе Хорошавин не стал бы так рисковать. Там уже не штрафбатом, а гигантской вирой с пожизненным холопством пахнет. В общем, Гена, подготовительный этап закончен, что вчера и подтвердил Захар. Пора начинать жить нормальной жизнью. За себя я постоять сумею, даже без твоей помощи. Уверен, Грету уже бесит то, что ты стал постоянной нянькой для меня.

Когда Гена дернулся, пытаясь сорвать наруч, я лишь по-доброму улыбнулся – какой смысл скрывать то, что на лице его невесты написано крупными буквами?

Баламут переваривал ситуацию минуты три, даже несмотря на то что наручи позволяли нам понимать друг друга намного лучше, чем раньше.

Крутившаяся у плиты Эльвира как раз приготовила третью порцию омлета, и это окончательно примирило моего друга с реальностью.

Запив омлет стаканом сока, Гена вздохнул:

– Только возьми телефон и отвечай на звонки.

– Хорошо, мамочка, и домой мы придем до одиннадцати, – дурашливо пропищал я детским голосом.

Общий смех разрядил обстановку, и мы с Элей вернулись в мои апартаменты переодеться.

О чем бы я ни говорил своему другу, но артефактами зарядился под завязку, правда, так, чтобы это не особо бросалось в глаза.

Сосо подкатил на своем «мерине» через двадцать минут и тут же выдал адрес самого лучшего катка на Подоле. Как бы я ни убеждал Гену, но все равно паранойя не дремала – про каток сказал таксисту, лишь усевшись рядом с Элей на заднее сиденье.

По дороге пришлось шепотом рассказать нетерпеливой подруге о том, что приключилось на Полигоне. Даже ощутил, как ее кольнуло опасение и раскаяние. Похоже, она пожалела о том, что, как и Грета, ворчала по поводу невозможности уединиться со своим мужчиной.

Каток, который нам посоветовал Сосо, находился на берегу Белой. Сама река еще не замерзла, да и делает она это не каждый год.

Под ярким светом Ярилы блестел покрытый снегом берег, а за его кромкой к горизонту уходило ровное пространство, чуть покрытое бликующей рябью мелких волн.

Монументальная картина. Многие горожане, как и мы приехавшие на каток, сейчас сидели на специальных парковых лавочках с подогревом и, попивая глинтвейн, смотрели на реку. Мы решили пока не уподобляться им и сразу направиться на лед. Скорее всего, именно потому, что Эле не терпелось посмотреть, как я падаю.

Сам каток вызывал уважение своим размахом. Это был целый комплекс из шести замерзших, или, что вероятнее, искусственно замороженных прудов, соединенных также покрытыми льдом протоками. У каждого озерца стоял павильон с прокатом коньков.

Эля как опытная фигуристка-любительница взяла себе аккуратные белые ботиночки с намертво прикрепленными к ним коньками. Я же чужую обувь надевать не захотел и остановил свой выбор на коньках, имеющих хитрую систему креплений к ботинкам. Внешне это выглядело уродливо, но мне не на соревнованиях выступать. Главное, не опозориться. Впрочем, насчет этого имелись кое-какие задумки.

Когда пришло время покидать лавочку у кромки ледяного поля, я уже готовился накачать «паука» энергией и использовать его как подпорки, но передумал. Кому нужна эта показуха? Это ведь всего лишь рефлекс, доставшийся нам от обезьян, – везде и всегда доказывать, что ты круче всех, даже если это далеко не так.

Усмехнувшись своим мыслям, я тут же исполнил произвольную программу всех фигуристов-неумех. В смысле заелозил ногами и только чудом не рухнул на лед. На это мне хватило ловкости, но не более. Выход из этой связки был тоже классическим – в лихую раскорячку да с выпученными глазами.

Эля звонко засмеялась и быстро подкатила ближе, дабы стать надежной опорой для своего мужчины. Она была почти счастлива, и мизерный ущерб моему мужскому самолюбию стоил ее улыбки.