Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

Надеюсь, ради вашего же блага, что вы одумаетесь и вернетесь в Катаму.

Не то, за чем я пришла.

Внизу листа значился надлежаще длинный и напыщенный титул, а под ним стояла имперская печать. Я сняла с десяток таких бумажек с трупов собственноручно убитых скитальцев. Да, это правда, что в Шраме не любят скитальцев и что никто не питает столь глубокую ненависть к своим бывшим подданным, как Империум. Однако правда и то, что куда сильнее, чем предателей, они ненавидят нолей. Так что скитальцам вечно подбрасывали эти письма – в надежде заманить их обратно, сражаться против Революции.

Я смяла лист, выбросила, взялась за следующий.

Душенька,

О, как мне описать тебя,

Глаза чисты и столь жестоко

Даны тебе узреть презренный мир,

Уста чисты и голос мягок

Даны тебе о бессердечье…

…блядь.

Я часами бился над следующей строфой. Все звучит… избито, никчемно. Ты любила поэзию. Мы ведь так и познакомились, помнишь? На лекции профессора ки-Малкая? Любишь ли ты ее до сих пор, хотел бы я знать? Или она так же тебе претит, как и все, что ты любила во мне?

Не стану молить о прощении. Я клятвопреступник. Здесь, на этой варварской земле, я творил жуткие вещи. Но все же умоляю, ради Матеники, прими деньги, которые я отправляю. Знаю, мое имя навлекло на тебя незаслуженный позор. Но она столь хрупка, и Империум не помогает, так что

Снова не то.

Второй лист я тоже скомкала и выбросила. Нетерпеливее, чем первый.

У других скитальцев тоже попадались такие письма. Правда, гораздо реже, и зачастую были написаны не так хорошо. Но после их прочтения во мне всегда поднималось холодное, тошнотворное чувство. Мне не нравилось узнавать подобное – о семьях, о несчастьях.

Становилось сложнее убивать.

Я снова глотнула из бутылки – на этот раз основательнее – и развернула последнее письмо.

И холодное, тошнотворное чувство исчезло.

Нашла.

Дайга

Последний шанс. Встреться с нами.

Джинду.

Я перестала слышать стук своего сердца, вопли оголодавших птиц в сухих кронах, вой холодного ветра среди руин. Осталось только имя, что врезалось в мое сознание.

Я оторвала от него взгляд. Дальше в письме шла череда цифр, букв и символов, от которых меня сразу затошнило. Шифр, ясное дело. Я не хотела его читать. Я даже касаться его не хотела.

И, аккуратно сложив лист, спрятала в сумку. Назови ты меня сумасшедшей – я не обиделась бы. Но и не объяснила бы, зачем мне это.

По крайней мере, пока не прикончила бы вискарь. И, скорее всего, еще пару бутылочек для верности.

Этим, собственно, я и собиралась заняться, как вдруг уловила звук. Далекий, едва различимый, будто умирающий свист на несуществующем ветру. Он становился громче, он манил наружу. Он звучал для меня, словно музыка для ребенка, который впервые ее слышит, – странная, причудливая, удивительная. Словно миг, когда я наконец поняла все эти сопливые романтические оперы, которые ненавидела. Словно миг, когда мать впервые назвала мое имя.

Каждый описывает песнь Госпожи Негоциант по-своему.

Когда я выбралась из шатра, все уже началось. Тело Дайги, твердое, словно клинок, зависло в добрых трех футах над мантией. А через мгновение его глаза широко распахнулись. Рот открылся в немом крике. Вспыхнуло фиолетовым – изо рта, из глаз полился яркий свет, окрашивая день зловещими тонами.

Кожа усохла и рассыпалась, словно сгоревшая бумага. Та же участь медленно постигла конечности, торс, голову, пока Дайга попросту не распался. Он рухнул на мантию кучей фиолетовой пыли. Вот все, что осталось, когда его забрала Госпожа.

Цена магии крайне высока. И в итоге, когда тебя наконец призывают обратно, она забирает все.

Остается лишь Прах.

Есть множество теорий о том, куда уходят маги, как Госпожа с ними поступает. Я их не читаю. Что бы она с ними ни творила, это ее дело. А вот Прах?.. Ну, с ним можно сотворить многое. Мертварево, плетение на удачу, любую вещь, за которую нечестные люди заплатят честные деньги.

Я вытащила из сумки бережно завернутую в мешковину склянку. Медленно, осторожно сложила края мантии и пересыпала туда Прах. Как оказалось, склянки как раз хватило, чтобы вместить все, что осталось после Дайги. Так себе похороны, конечно, банка вместо семейного склепа, но склепы – это лишь пустая трата пространства тщеславия ради. Здесь, в Шраме, спрос есть на все, и смерть не бывает бессмысленной.

Я снова обернула склянку мешковиной и уложила так, чтобы не разбить по пути. А потом принялась рыться в шмотье Дайги и нашла еще кое-что. Пальцы зацепились за острое, выступила кровь. Я упрямо полезла дальше и обнаружила эфес.

Став предателями, скитальцы отбросили все, что связывало их с Империумом, – былые имена, привязанности, дружества, – кроме одного. Имперский кинжал – первая вещь, которую они получили, когда поступили на службу, и все, что они в действительности оставляют после себя, когда их забирает Госпожа Негоциант.

Так что, ага, если решишь, что я, сволочь такая, собиралась выручить за него кучу денег, я не обижусь.

Из чего делают имперские клинки, никто доподлинно не знает. Их секрет мастера уносят с собой в могилу. Одни говорят про скованные пластины Праха. Иные упоминают раздробленные и прошедшие закалку кости магов – тех немногих, которых покинула Госпожа Негоциант. Некоторые, впрочем, ставят на сырой севериум.

Из чего бы эти клинки ни были изготовлены, они падают на землю с весьма характерным звуком. Кинжал даже размером в половину мужской ладони звучит так, словно весит пару тонн. Мгновенно привлекает внимание.

Вот таким вниманием и одарил его штаб-сержант Рево Отважный, когда я вломилась в его Ставку, отмахнулась от стражи и вонзила кинжал в его стол.

Затем сержант поднял на меня взгляд и раздраженно вздернул кустистую бровь.

– Я определенно помню, как сегодня отдавал новобранцам приказ вымести отсюда весь хлам. А он, сдается мне, только что вернулся.

Кабинеты Ставки Командования были скудно обставлены, крохотные оконца не давали света, массивные двери не пропускали сквозняка. Сержант Отважный явно преуспевал в подобных условиях. Дюжий и крепкий, так что синий мундир трещал по швам, с усами, которые скорее напоминали насекомое, нежели растительность на лице, он отдал борьбе с имперцами и скитальцами на землях Шрама лучшие годы, и Революция щедро вознаградила его неудобным креслом и славным морем канцелярской работы – чтобы медленно, но верно в нем задыхаться.

Я взяла за правило не останавливаться во фригольдах слишком часто, не говоря уже о такой заднице мира, как Нижеград. Однако есть вещи, которые можно сделать только в этих городах, а значит, время от времени приходится сталкиваться с людьми вроде Отважного.