Гарри Гаррисон - Молот и Крест [litres]

Голос, подобный треску ледника, заговорил вновь.

«Ну же! – настаивал он. – Отдай мне христиан».

Внезапно рядом оказалась Годива. Она тронула Шефа за рукав и ничего не сказала. Взглянув на нее, он вспомнил отца Андреаса, который подарил ему жизнь, своего друга Альфреда, отца Бонифация, нищую женщину на лесной опушке. Он вынырнул из грез и обнаружил вокруг себя всех до единого жрецов Пути, которые возникли невесть откуда и теперь смотрели на него пытливо и мрачно.

С глубоким вздохом Шеф отошел от катапульты.

– Скальдфинн, – позвал он, – ты у нас толмач. Ступай вниз и передай франкскому королю, что он либо сдастся, либо умрет. Я сохраню франкам жизнь и дам уйти. Не больше.

И снова послышался голос, но на сей раз другой, веселый, принадлежавший горному страннику и впервые услышанный за шахматной игрой богов.

«Молодец, – сказал голос. – Ты справился с искушением Одина. Возможно, ты мой сын. Но кто может знать своего отца?»

– Его искушали, – сказал Скальдфинн. – Думай как хочешь, Торвин, но что-то от Одина в нем есть.

– Здесь могла произойти величайшая бойня с тех пор, как люди ступили на эти острова, – добавил Гейрульф. – Франки выдохлись и стояли на берегу беспомощные, и английские керлы их бы не пощадили.

Жрецы Пути вновь собрались у костра и копья́ в своем священном кругу за рябиновыми гроздьями. Торвин набрал новых, огромных и спелых по осени. Их алый цвет вторил закату.

– Это стало бы величайшим несчастьем для нас, – проговорил Фарман. – При таком обильном жертвоприношении важно не взять никакой добычи, не получить никакой выгоды. Но англичанам наплевать, они раздели бы и мертвых. И мы обратили бы на себя гнев христианского бога и ярость Прародителя.

– Однако он все же не выстрелил, – сказал Торвин. – Не взял на душу грех. Именно поэтому я утверждаю, что он не порождение Одина. Когда-то я думал иначе, но теперь знаю лучше.

– Так поведай же нам, что ты узнал от его матери, – попросил Скальдфинн.

– Вот как было дело, – начал Торвин. – Я нашел ее без большого труда, она осталась в деревне своего мужа-хеймнара. Вдова не стала бы со мной разговаривать, если бы не любила девушку, хоть та ей не родная дочь. В конце концов она выложила мне все. Сигвард рассказывал верно, – правда, он утверждал, что ей понравились его ласки, тогда как она… В общем, после тех страданий, что выпали на ее долю, женщина говорила о нем исключительно с ненавистью. Но она подтвердила его слова до того места, когда он лежал с ней на песке, прежде чем посадил в ладью, а затем бросил и вернулся на берег к своим людям с их бабами. Тогда-то, по ее признанию, все и случилось. Что-то царапнуло борт, и в ночи показалась другая лодка, обычный челн, а в нем был человек. Я выспрашивал, каков он был, но она ничего не вспомнила. Средних лет, сказала вдова, среднего роста, одет не хорошо и не плохо. Человек поманил ее. Она решила, что это какой-то рыбак подоспел на помощь, и перешла к нему. Он отгреб подальше и повел лодку вдоль берега, а после высадил ее, так ни слова и не сказав. Очутившись на суше, она пошла домой к мужу.

– Может, это и был рыбак, – вставил Фарман. – Точно так же, как моржом был морж, а скоффином – придурковатый мальчишка, которому стало страшно караулить в одиночку.

– Я спросил, не потребовал ли он вознаграждения. Незнакомец мог отвести ее домой, и ему заплатили бы – если не муж, то ее родня. Она сказала, что нет, он ее просто высадил. Я надавил, попросил припомнить все подробности. Она сообщила еще одну вещь. Когда чужак доставил ее на берег, он вытащил челн на сушу и поглядел на нее. Она вдруг испытала усталость и улеглась в водоросли. Когда проснулась, его уже не было.

Торвин оглядел собравшихся.

– Итак, нам неизвестно, что случилось с ней, пока она пребывала в этом сне. Я думаю, что женщина способна понять, брали ли ее сонную, но разве она признается? Незадолго до этого ею овладел Сигвард. Возникни у нее подозрения, какая ей выгода в том, чтобы ими делиться? Или вообще вспоминать? Но меня настораживает этот сон. Скажи-ка мне вот что, – обратился он к Фарману. – Ты самый мудрый из нас, ответь: сколько богов обитает в Асгарде?

Фарман беспокойно заерзал:

– Знаешь, Торвин, вопрос-то как раз не мудрый. Один, Тор, Фрейр, Бальдр, Хеймдалль, Ньёрд, Идун, Тир, Локи – это те, кого мы часто поминаем. Но в сагах полно и других: Видар, Сигюн, Улль…

– Риг?

– Это имя Хеймдалля, – напомнил Скальдфинн.

– Имя, – задумался Торвин. – Два имени, одно лицо. Так мы слышим. Я не скажу этого за пределами нашего круга, но иногда мне кажется, что христиане правы. Есть только один бог. – Он обвел взглядом изумленные лица. – Но он… нет, скорее, оно… имеет разные ипостаси. Или части. Возможно, что эти части соперничают, как человек играет сам с собой в шахматы – забавы ради, десница против шуйцы. Один против Локи, Ньёрд против Скади, асы против вениров. Но истинное противоборство происходит между всеми составными частями, между всеми богами и гигантами с чудовищами, которые приведут нас к Рагнарёку. В тот день людям тоже придется выступить на стороне богов, и Один делает их сильнее на свой манер. А Риг – по-своему. Помните притчу о том, как Риг отправился в горы, повстречал Ая и Эдду и породил Трэлла? Затем он встретился с Афи и Аммой и произвел на свет Карла. После них пришел к Фадиру и Модир, у которых родился Ярл. Наш ярл тоже побывал трэллом и карлом. А кто такой сын Ярла?

– Кон Юный, – сказал Фарман.

– То есть Konr ungr, а значит – konungr, или конунг.

– Он же король, – подхватил Фарман.

– И кто теперь откажет нашему ярлу в этом титуле? Он повторяет притчу своей собственной жизнью.

– Зачем же это понадобилось богу Ригу? – спросил служитель Ньёрда Вестмунд. – И в чем сила Рига? Я вынужден признать, что ничего не знаю о нем, кроме твоей притчи.

– Он покровительствует восходителям, – ответил Торвин. – А сила его в том, чтобы делать людей лучше не посредством войны, как поступает Один, но с помощью мастерства. Вам известно и другое предание – о Скеве, отце Скьёльда, то есть о Снопе, отце Щита. Нынешние датские короли называют себя сынами Скьёльда, королями войны. Но даже они помнят, что перед Скьёльдом, королем войны, правил король мира, который научил людей сеять и жать вместо того, чтобы промышлять охотой, подобно дикому зверью. И я считаю, что объявился новый Сноп, как бы мы ни произносили его имя, который призван избавить нас от сева и жатвы, чтобы мы жили, а не существовали от урожая до урожая.

– И будет им тот, кто явится с севера, – с сомнением произнес Фарман. – Не нашей крови и не знающий нашего языка. Побратавшийся с христианами. Это не то, чего мы ждали.

– Деяния богов никогда не оправдывают людских ожиданий, – возразил Торвин.