Гарри Гаррисон - Молот и Крест [litres]

Король совершенно растерялся. Не успел он открыть рот, как остальные монахи с архиепископом во главе выразили решительное согласие, а воины загудели, исполнившись удивления, любопытства и одобрения.

– Ни разу не видел, как человека сажают к змеям, – признался Вульфгар, сияя от счастья. – Вот чего заслуживает всякий викинг. Я так и передам моему королю и восхвалю мудрость и изобретательность короля Эллы.

Встал черный монах, державший речь, – грозный архидиакон Эркенберт.

– Змеи готовы. Доставьте к ним пленника. И пусть придут все – советники, воины, слуги, – дабы узреть гнев и отмщение короля Эллы и Матери-Церкви.

Совет поднялся, и Элла тоже встал; его лицо еще туманилось сомнением, но быстро прояснилось при виде единства подданных. Нобли потянулись к выходу, сзывая слуг, друзей, жен и подруг полюбоваться на нечто новенькое. Шеф, уже собравшийся пойти за отчимом, в последний миг оглянулся и увидел, что черные монахи остались у стола.

– Зачем ты это сказал? – негромко осведомился у архидиакона архиепископ Вульфхер. – Мы же платили викингам дань, не нанося вреда нашим бессмертным душам. Зачем ты заставил короля отправить Рагнара к змеям?

Монах полез в кошель и, повторив жест Катреда, бросил на стол какой-то предмет. Затем второй.

– Что это, милорд? – спросил он.

– Монета. Золотая. С образами нечестивых служителей Магомета!

– Ее изъяли у пленника.

– Ты хочешь сказать, в Рагнаре слишком много зла, чтобы оставить его в живых?

– Нет, милорд. Я спрашиваю про вторую монету.

– Это серебряное пенни. Видишь, на ней мое имя: Вульфхер. Монета отчеканена здесь, в Эофорвике.

Архидиакон вернул обе монеты в кошель.

– Прескверное пенни, милорд. Серебра мало, а свинца много. Но это все, что нынче может позволить себе Церковь. Наши рабы бегут, крестьяне не платят десятину. Даже нобли смеют платить нам сущие гроши. А кошельки язычников набиты золотом, похищенным у истинно верующих. Церковь в опасности, милорд. Конечно, мы выстоим, как бы ни было тяжко, и язычникам не сокрушить ее. Но плохи наши дела, если язычники и христиане поладят, ибо тогда им откроется, что мы не нужны. Нельзя допустить, чтобы они договорились.

На это кивнули все, даже архиепископ.

– Быть посему. Бросить его к гадам.

Змеиная яма представляла собой древний каменный резервуар, сохранившийся с римских времен; над ним спешно воздвигли хилую крышу, защиту от дождя. Монахи из Минстера – монастыря Святого Петра, что в Эофорвике, – пеклись о своих питомцах, блескучих гадах. По их многочисленным вотчинам в Нортумбрии все лето гулял приказ: ищите ядовитых тварей, выслеживайте в вересковых пустошах, где они греются на солнышке; несите сюда. Солидная скидка по ренте, солидная скидка по десятине за футовую змею, а за полуторафутовую – еще больше, и несоизмеримо щедрее – за старых гадов, уже обзаведшихся внуками. Недели не проходило без того, чтобы custos viperarum – хранитель змей – не получал корчащегося мешка, за содержимым которого любовно ухаживали, кормили лягушками и мышами, а также другими змеями, дабы росли. «Дракону не стать драконом, пока не отведает сородича, – говаривал братьям змеевод. – То же, небось, и к нашим гадюкам относится».

Сейчас мирская братия расставляла по стенам каменного двора факелы, пламя которых разгоняло вечерние сумерки; вносила мешки с теплым песком и соломой для ямы, чтобы расшевелить и разозлить змей. И вот прибыл кастос, довольно улыбающийся и сопровождаемый артелью послушников, которые гордо – но и с опаской – несли шипящие жуткие кожаные мешки. Кастос брал их поочередно, показывал толпе, уже устроившей давку вокруг низкой стены резервуара, и медленно вываливал извивающихся обитателей в яму. Всякий раз он перемещался на пару шагов, чтобы змеи распределялись равномерно. Покончив с делом, кастос отступил на край прохода для знатных лиц, который оцепили крепкие ребята из личной охраны короля.

Наконец появились король, советники с телохранителями и в самой гуще – пленник. У воинов Севера существовало присловье: мужчина не должен хромать, пока ноги равной длины. Рагнар не хромал, и все же ему было трудно держаться прямо. Катред обошелся с ним сурово.

Дойдя до ямы, сильные мира отпрянули, и пленник увидел, что его ждет. Он оскалил сломанные зубы; запястья были стянуты за спиной, и дюжие стражи держали его за руки. Рагнар оставался в странном мохнатом одеянии из просмоленной козлиной шкуры, которому и был обязан прозвищем. К нему протолкнулся архидиакон Эркенберт.

– Это змеиная яма, – сообщил он.

– Орм-гарт, – поправил его Рагнар.

Духовное лицо перешло на простой английский, которым изъяснялось купечество:

– Имей в виду, у тебя есть выбор. Если станешь христианином, будешь жить. Рабом, конечно. Тогда никакого орм-гарта. Но ты должен принять христианство.

Викинг презрительно скривил рот. Он ответил на том же торговом языке:

– Вы жрецы. Знаю я вас. Говорите, я буду жить. Рабом, говорите. Как – не говорите, но я знаю. Ни глаз, ни языка. Жилы на ногах перерезаны, не ходить.

Он произнес нараспев:

– Я сражался тридцать зим, я всегда разил мечом. Четыреста мужей убил, тысячу женщин взял силой, много сжег монастырей, много приплода продал. Море слез пролилось из-за меня, я же сам никогда не лил слез. Вот я пришел к орм-гарту, как Гуннар, рожденный богом. Твори свое зло, пусть сверкающий гад ужалит меня в сердце. Я не попрошу милости. Я всегда разил мечом!

– Давайте живее! – рыкнул сзади Элла.

Стражи начали подталкивать пленника.

– Стойте! – вмешался Эркенберт. – Сперва свяжите ему ноги.

Рагнар не сопротивлялся; его туго связали, подтащили к краю, поставили на стену и – оглянувшись на толпу, которая напирала, но безмолвствовала, – столкнули. Он пролетел несколько футов и грузно приземлился в самый змеиный клубок. Гады сразу зашипели, набросились.

Человек в мохнатой куртке и кожаных штанах расхохотался.

– Да им не прокусить, – раздался разочарованный голос. – Одежда слишком толстая.

– Могут укусить в лицо или руку, – возразил змеевод, обидевшись за своих питомцев.

Одна здоровенная гадюка и впрямь находилась в считаных дюймах от лица Рагнара, и они смотрели друг другу в глаза, и раздвоенный змеиный язык чуть не касался человеческого подбородка. Затянулась пауза.

Затем пленник вдруг раскрыл рот и резко двинул головой. Забились кольца, брызнула кровь; змея лишилась башки. Викинг снова зашелся смехом. И начал медленно перекатываться, помогая себе связанными руками и ногами.

– Он давит змей! – в панике заверещал кастос.

Разозлившийся Элла шагнул вперед и щелкнул пальцами.

– Ты и ты. У вас прочные сапоги. Полезайте и вытащите его. Я этого не забуду, – тихо добавил он расстроенному Эркенберту. – Ты выставил нас на посмешище. – И снова принялся отдавать распоряжения: – Развяжите ему руки и ноги, срежьте одежду и снова свяжите его. Вы двое, ступайте за горячей водой. Змеи любят тепло. Если мы согреем ему кожу, они потянутся. И вот еще что. Сейчас он замрет, чтобы помешать нам. Примотайте одну руку к туловищу и привяжите к другой веревку. Тогда мы его расшевелим.