Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Ты не должен этого делать! – завопил старый волшебник.

Темные глаза пристально смотрели на него.

– Я делаю…

– Почему? Почему?

– Потому что я не помню никакого триумфа… – Нелюдь вздрогнул и, казалось, потерял нить разговора. Внезапная ярость овладела всем его выражением лица. – Только предательство! – взревел он. – Разбитое сердце и гибель!

Какое-то негодование захлестнуло волшебника, ярость, которая одолевает людей всякий раз, когда набирается слишком много абсурдных вещей.

– Нет! – проревел он. – Я дам тебе имя! Я буду твоей книгой, и ты будешь читать меня! Ты Нил’гиккас! Последний король этих мест, наставник людей – величайший из сику!

Костры, казалось, вспыхнули при звуке смеха Клирика, отражающемся от стен тройным эхом.

– Сесватха! – позвал его нелюдь. – Старый мертвый друг… Ты выслушаешь мою проповедь?

Акхеймион мог только смотреть на него с отвращением и недоверием.

Нелюдь бормотал богохульства, которые наполняли его глаза и рот светом. Он оторвался от стены и стал подниматься вверх, плавно взлетая по дуге, которая вознесла его высоко над бушующими во дворе пожарами.

Он рассмеялся.

– Нил’гиккас! Призови меня – умоляю! Попытайся пробудить дремлющую во мне истину!

Пламя клубилось вокруг силуэтов деревьев. Клирика окутал дым, и от жара его висящее в воздухе тело покрылось рябью. И тут волшебник понял, что нелюдь собирается напасть на него. Древний мастер Квуйя, герой войн, более древних, чем Бивень, готовил его убийство.

– Ты думаешь, что Нил’гиккас – это то, что я потерял! – крикнул сверху король-нелюдь. – А значит, и то, что я могу восстановить!

Акхеймион был утомлен. Он был весь в синяках и ожогах – хотя даже хорошо отдохнувший и здоровый, он не осмелился бы на состязание с таким сильным противником. Но по крайней мере, благодаря дракону он был достаточно опытен. Он чувствовал внутри себя защитные заклинания, покалывающие нити тайного смысла, потенциальные возможности…

И все же он не нанес удара.

– Ты забываешь, – крикнул Клирик, – что до смерти короля-нелюдя меня не существовало!

Он продолжал плыть по восходящей дуге, в фокусе которой находился Акхеймион. Каменные плиты проваливались под ним в ад, выбивая на ветру созвездия искр.

– Я не могу вернуть его, как ты не можешь вернуть девственную утробу своей матери, – добавил Клирик.

Акхеймион стоял, неподвижный и хрупкий перед поднимающимся пожаром. «Бей! – завыло что-то внутри его. – Бей сейчас же!»

– Я и есть Инкариол! – закричала летящая фигура. – Клирик! И ты не переживешь моих наставлений!

Но вместо того чтобы атаковать, старый волшебник облачился в защитные чары, прикрывшись сияющими полотнищами света. Он льстил себе после разгрома подземного мира в Кил-Ауджасе, говорил себе, что, возможно, Клирик не так уж и могуч, что гниль, поглотившая так много его души, притупила и его магические способности…

Теперь он уже не был так в этом уверен.

«Бей, дурак ты этакий!»

– Ты считаешь меня калекой! Ты думаешь, что Клирик весь стал руиной! Но ты ошибаешься, Сесватха! Я и есть истина!

Король-нелюдь поднялся на половину витка над горящей корой и листвой, над безголовыми башнями и тупыми стенами. Теперь он неподвижно висел перед монументальным остовом башни.

– Нас много! – взревел эрратик. – Мы – легион! Душа – это не что иное, как смятение, неспособность! Множественность, которая не может сосчитать моменты, разделяющие ее, и поэтому называет себя единым целым.

Его глаза вспыхнули белым огнем. Гулко прозвучали слова, которые превратили его голову и лицо в багровый шар. Звук рвущегося наружу воздуха, рычание в самом глубоком завитке уха. Заклинания хлестали открытый воздух между магами, терзали защиту Акхеймиона. Старый волшебник поднял руки, защищаясь от сверкающего насилия.

– Только когда память стерта! – воскликнул Клирик, и сияние исчезло из его глаз. – Только тогда бытие раскрывается, как чистое становление! Только когда прошлое умирает, мы можем сбросить с плеч бремя, которое лежит на нашей душе!

Разветвляющиеся во все стороны огни опутали вытянутые руки летящей фигуры. Еще больше загадочных слов, отражающихся от эфирных поверхностей. Снова вспыхивающие заклинания, треск и шипение в светящихся оболочках, которые защищали Друза. Огонь пожирал густой кустарник и деревья. Огонь украшал усеченные стены. Знаменитые дворы священной библиотеки вокруг магов превратились в горящие ямы.

– Только тогда тьма поет безудержно! – воскликнул Клирик. – Только тогда!

– И все же ты ищешь воспоминания! – крикнул ему в ответ волшебник, наконец доведенный до слез.

– Чтобы быть! Бытие – это не выбор!

– Но говоришь, что бытие – это обман!

– Да!

– Но это же чепуха! Безумие!

И снова король-нелюдь рассмеялся.

– Это становление.

Леса уже горят.

Поквас разворачивается рывками – так быстро, что рукоятка оружия вырвалась у него из рук. «Ты!» – кричат его горящие глаза. Кровь брызжет из его странной улыбки.

– Тропа из троп! – воет где-то на периферии безумный сержант. – Я говорил вам, ребята! Я говорил, что мы соберем их!

Она отступает перед неуклюжим рывком танцора мечей. Он опускается на колени, покачиваясь на покрывающих землю листьях. Его глаза находят Галиана, затем Ксонгиса. Он смотрит на нее с детским любопытством. Кровь пузырится у него на губах.

– Я об-обнимаю… – Он задыхается. – Я… Я…

Он заваливается на бок и шлепается на землю.

Она обходит его кругом, спотыкается и замирает, стоя над существом под названием Колл.

– Почему? – плачет она, и какая-то холодная часть ее души удивляется солености и теплу ее слез. – Почему ты меня спас? Пожертвовал собой! Я – дочь твоего врага! Твой враг!

– Убей… меня… – кашляет он.

– Скажи мне! Сома!

– Мим… Мим…

– Кто? Кто руководит тобой?

Что-то цепляет ее за живот. Безумие и запредельность того, что только что произошло, унижение ослепили ее до неприличия. Это существо перед ней было вырезано из плоти всего мира. Если бы это было колдовство, то оно обладало бы оцепеневшим взглядом нереальности происходящего. Но оно грубо и отвратительно. Внезапно она понимает, что не может оторвать взгляд от его жующего рта, от того, как его безгубые десны неуклонно поднимаются к лишенным век глазам, к цепляющимся за воздух пальцам, покрытым шерстью, кожей и усеянным явно случайными фрагментами лица.

Отвращение не просто не проходит – оно пронзает ее насквозь.

– Умоляю… – задыхается он. – Умоляю тебя…

Желчь подступает к ее горлу. Она отстраняется от этого создания, отшатывается назад, опирается на свою вовремя подставленную руку…